Читать книгу "Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул"

— Может быть, счастье совсем не в том, что, как считают, необходимо для него.

— Вы так полагаете?

— Отчасти. Да. Может быть, несчастье — это те шпоры, которые нужны, чтобы стремиться к успеху и идти вперед. Например, если вы живете в лачуге, питаясь хлебом с сыром, и безмятежно счастливы при этом, то вряд ли когда-нибудь у вас будет вилла и паштет из гусиной печенки, разве не так?

— Я знакома с такими аргументами.

— То же с моей литературной карьерой. Я думаю, что гораздо лучшие книги напишет тот, кто обозлен на мир, а не тот, кто счастливо порхает по жизни. Возьмите любого сколь-нибудь интересного автора: они все пьяницы, страдают депрессиями или наркоманией.

— Многие из моих клиентов — творческие работники. Иногда они выражают подобное беспокойство.

— И что вы им говорите?

— Что страдание не увеличивает творческие возможности, а, наоборот, душит их. Оно высасывает ту энергию, которая могла быть потрачена на творческий процесс.

— И они вам верят?

Кэсс смеется:

— Нет, не все.

— Знаете, что я подумал, Кэсс? Мне кажется, что проблема здесь не во мне, а в окружающем мире.

Кэсс неопределенно улыбается.

— Да, я понимаю, что это звучит высокомерно. Но скажите, в чем моя вина, если девушка, с которой я встречаюсь, родилась с генами деспотичной суки? Или в чем моя вина, если люди на работе не пенят меня? Разве проблема в моем поведении? А может быть, это просто кучка неудачников, которые не в состоянии понять, что такое талант? Так что мне кажется, что менять мою личность может быть ошибкой, потому что на самом деле со мной все в порядке. Может быть, мне нужно просто ждать, пока судьба, божественная справедливость или что там еще соблаговолят принести мне удачу. Как вы — согласны со мной? Заслуживаю и удачи?

— Это очень интересно, Джош, и я хотела бы подробнее поговорить с вами об этом. Хотите, мы сейчас назначим новую встречу?

— Да, но я оставил свой календарь на работе. Можно я вам оттуда позвоню?

— Конечно.

Это были последние в жизни слова, которыми мы обменялись.

Всаженный топор

Свою последнюю ночь в дороге мы проводим в приморском курорте Энсенада. Гостиница более шикарная, чем мотели, в которых мы обычно останавливаемся, потому что здесь, в Мексике, даже, такой ненастоящей Мексике, как Баджа, за меньшие деньги получаешь больше. Поэтому вместо лестницы, ведущей от стоянки в тусклую спартанскую комнату, мы получаем внутренний дворик в центре с террасами вокруг, пальмами и бассейном, который я опробовал бы, но не могу из-за — смешно сказать, в Мексике! — достаточно прохладной пока погоды, пастельных тонов спальню, почти люкс по размерам, большие кровати и приличных размеров телевизор. Если бы мы были в близких отношениях, то отпраздновали бы такую удачу сексом. В нашем случае мы просто долго смотрим телевизор. Нам повезло. Помимо особенно удачных серий «Возьми жизнь» (там, где он воздвиг трон для своего ТВ-идола) и «Женаты и с детьми» (где Ал потеет в футболке с портретом Элвиса), есть еще громкие новости из Лос-Анджелеса, где после вынесения приговора Родни Кингу произошел взрыв насилия.

Джексона эта история интересует больше, чем меня, потому что это происходит на его родной территории, и каким-то дурацким образом он внушил себе, что это пойдет дальше на юг, до самого Лагуна-Бич, во что слабо верится. Лично я негодую, что ценное экранное время тратится на это скучное и неинтересное событие, которого и так все ждали, потому что пленка с записью того, как белые полицейские избивают безоружного черного до полусмерти, едва ли могла привести к необычайному росту общественного согласия и любви.

На всякий случай я скрестил пальцы. Если по какому-либо счастливому стечению обстоятельств эти потасовки превратятся в полномасштабный бунт, то могут закрыть аэропорт, и я буду вынужден еще одну неделю прохлаждаться в Лагуна-Бич.

Проснувшись утром, я обнаруживаю, что ситуация значительно улучшилась. Поджигают заправочные станции, грабят магазины, есть раненые. Нас с Джексоном особенно ужаснула съемка озверевшей толпы, избившей до полусмерти дородного водителя грузовика. Мы перескакиваем с канала на канал, надеясь увидеть этот репортаж еще раз. Идя на завтрак, мы проверяем, есть ли в ресторане телевизор.

Беспорядки в Лос-Анджелесе официально объявлены чрезвычайной ситуацией. Вызвана национальная гвардия, центр Лос-Анджелеса стал зоной боевых действий, в корейском квартале строят укрытия из мешков с песком и смазывают свои «Армалайты» в ожидании следующей волны, Южный Централ напоминает «Безумного Макса II» — или так кажется с камер на вертолетах, потому что ни один репортер туда не сунется, — отмечены грабежи в Голливуде и насилие на Лонг-Бич.

— Но это ведь не слишком близко от нас? — спрашиваю я Джексона, поскольку мы направляемся на север.

— Лонг-Бич? Чуть дальше по побережью.

— Черт возьми. Как ты думаешь, мы сможем попасть в аэропорт?

— Не знаю, Джош, — резко отвечает Джексон, как встревоженный родитель, который не хочет быть грубым, но сердится, что ребенок не понимает, насколько серьезно положение, и задает дурацкие вопросы.

Какой ужас. Похоже, что придется провести еще несколько дней в Лагуна-Бич, попивая холодный latte, не работая, шепча благодарные молитвы тому гению, который заснял Родни Кинга на видео. Как чудесные моменты детства, когда из-за вспышки какой-нибудь ужасной болезни начало занятий откладывается. Или когда откладывается твой рейс и ты вынужден провести лишний день за границей, живя в роскошном отеле за счет авиакомпании, и твои родители сильно огорчены, но не ты — ты думаешь, что это великолепно.

Единственное, что мне не нравится, это предстоящий звонок в отдел новостей с сообщением, что я задерживаюсь. Я их знаю — будут возмущаться, мелочиться и требовать, чтобы я сократил потом свой отпуск. Или заставят меня найти какую-нибудь тенденциозную голливудскую историю для репортажа — как будто я смогу с кем-нибудь встретиться, когда весь город в осаде. Или…

Нет. Об этом лучше не думать.

Ужасные мысли плохи тем, что, когда они возникают, их не так просто выкинуть из головы.

И пока в голове у меня звучит ля-ля-ди-ди-ди-ди, ты отдыхаешь в Америке и все о’кей, хам-ти-хам-ти-хам-ляляляааа закаты пальмы на пляже ясное небо блоу-джоб от прекрасных незнакомок фак фак факети фак — комок в низу живота и сдавленность в горле дружно говорят: «Пусть тебе не кажется, что мы не слышали, о чем ты сейчас подумал».

Я смотрю на Джексона. Он продолжает заниматься тем же, чем был занят до того, как у меня возникла эта мысль: слушает радио, сосет через соломинку кофе, смотрит лениво на автостраду, базы морской пехоты, грузовики, легковые машины, потрепанных иммигрантов, по двое-трое движущихся на север. Ублюдок! С тех пор, как мне пришла в голову эта ужасная мысль, мне весь свет не мил. Но, как безмятежно спящий ребенок, которому еще только предстоит узнать, какое дерьмо окружающий мир, Джексон пребывает в неведении и беззаботности.