Читать книгу "Семь главных лиц войны. 1918-1945. Параллельная история - Марк Ферро"

Покушение на Гитлера вызвало огромное возмущение среди простых немцев — настолько жива еще была привязанность к фюреру. А группам оппозиционеров становилось все труднее проявить себя. Примкнувшей к фашизму высшей немецкой буржуазии заткнули рот. Режиссер Висконти очень хорошо это прочувствовал и показал в своем фильме «Гибель богов»: за столом могущественной семьи фон Эссенбек один лишь Герберт Тальман критикует преступные методы режима. Впрочем, и в реальной жизни только магнат Фриц Тиссен, поддержавший Гитлера в 1933 г., посмел шесть лет спустя выразить ему свое возмущение преследованиями «христианства и евреев». Тиссена лишили немецкого гражданства, а его имущество конфисковали. Сопротивление фюреру части немецкой армии отличалось куда большей последовательностью. В ней взыграла обида за ту незаслуженную отчужденность, жертвой которой она стала после побед, по праву принадлежавших именно ей. Задним умом она поняла, что фюрер тащит страну в пропасть. Немецких ученых, искавших способ произвести атомную бомбу, останавливал страх, что фюрер ею однажды воспользуется. Тем не менее немецкая армия сотрудничала с режимом. Она участвовала в преступлениях против человечности. Крайне редки точно установленные случаи (как в деле разжалованного генерала фон Бока), когда она решалась заклеймить эти преступления.

Подобное пособничество, долгое время отрицаемое немецкой армией, тем более что сердце к тому у нее не особенно лежало, сопровождалось взаимным недоверием, которое фюрер определил как откровенное предательство.

Однако в глазах жертв фашизма немецкая армия однозначно являлась соучастницей всех побед, поражений и преступлений режима: вместе с ним она канула в небытие, вместе с ним погиб и немецкий милитаризм, правильно или ошибочно отнесенный к наследию прусского государства-нации.

Такая же судьба постигла и японский милитаризм. Во время американских бомбардировок и применения атомного оружия Хирохито сумел порвать с ним. Безусловно, это произошло слишком поздно, зато он спас свой престол. Вероятно, у Трумэна и Макартура, поддержавших на троне Хирохито, имелись на то свои причины (боязнь коммунизма). Японский же милитаризм, поборники которого, подобно Гитлеру, толкали страну на край гибели, исчез навсегда.

Если в Италии, как в Германии и Японии, поражение армии обострило и ускорило разлад власти с военными, против которых дуче не прекращал метать громы и молнии, то в СССР военный корпус как таковой подвергался разгрому дважды: сначала вследствие революции и гражданской войны, потом в результате сталинских чисток. Последние продолжались даже в час поражения в 1941 г., однако отношения между партией и советской армией стали улучшаться, как только сократилась, а затем свелась на нет роль политкомиссаров. Из глав государств только Сталин и Гитлер в полной мере участвовали в работе своего генерального штаба. Правда, с той разницей, что Сталин учился, выражая свое мнение, которое при Сталинграде было услышано, тогда как Гитлер старался навязать свой авторитет.

США и Великобритания не ведали подобных конфликтов (лишь Трумэн, разжаловавший готового бомбардировать коммунистический Китай генерала Макартура, познает их во время Корейской войны в 1951 г.). В этих двух демократиях военные следовали приказам своих правительств и всегда более или менее присоединялись к их идейным спорам, дилеммам и выборам: отдать приоритет Атлантике или Тихому океану, наступать на Западе или в Средиземноморье, высаживаться малыми или большими «клещами» (Прованс или Адриатика против Нормандии).

Черчиллю и Рузвельту приходилось главным образом разрешать соперничество между армейскими командующими и влиять на их настроения. Рузвельт не мог обойтись без генерала Маршалла, которого Черчилль терпеть не мог. При этом Черчилль прекрасно уживался с Эйзенхауэром, которого совсем не ценил как военачальника Паттон. Последний считал Брэдли «середнячком», а Монтгомери «букашкой». Монтгомери же, в свою очередь, думал, что надо отобрать у Айка (прозвище Эйзенхауэра) командование армиями и т. д.

Из сопоставления поведения главных лиц этой войны на различных стадиях ее истории вытекают и другие выводы. Например, совершенно четко видна главная цель Сталина — расширить Советский Союз до границ былой царской империи. В переговорах с Риббентропом о заключении советско-германского пакта последний успех Союза, достигнутый измором, — возвращение Литвы вдобавок к двум другим прибалтийским государствам и восточной части Польши, которая рассматривалась как белорусская и частично украинская земля (что, по сути, соответствовало заключениям лорда Керзона, пограничного арбитра после Первой мировой войны). Важной установкой советской внешней политики стал отказ от всяких попыток предлагавшегося Риббентропом расширения к «теплым и открытым морям», как, впрочем, и к Британской Индии (Гитлер же, наоборот, хоть и не имел на этот счет четкого плана, принял у себя индийца Чандру Боса со всеми полагающимися почестями).

В 1945 г. Сталин потребовал вернуть Сахалин и Курилы, потерянные в 1905 г., а также права на Порт-Артур и китайскую железную дорогу. Когда Мацуока в 1941 г. предложил Молотову выкупить северную часть Сахалина, последний принял это за шутку. Рузвельт причислил к зоне влияния СССР Внешнюю Монголию, которую Советы со временем медленно абсорбировали, потому что совместная оккупация Японии вряд ли заинтересовала бы Сталина. Начиная с Ялтинской конференции, Сталин рассчитывал на братскую партию в Японии, так же как и на братские партии в Восточной Европе, где, как он думал, после войны триумфально победит социализм. Что касается робких попыток прибалтийских стран, Украины и даже Белоруссии обрести независимость, то они осуждались им как «противоречащие ходу истории» и, следовательно, «контрреволюционные».

Рузвельт, как уже говорилось, больше стремился поставить под вопрос легитимность французской и британской империй, чем анализировать легитимность империи советской, даже вне зависимости от природы режима. Он охотно сделал из Сталина временного союзника против Черчилля и де Голля. Рузвельт подозревал, что Черчилля в первую очередь заботит послевоенное устройство мира, а уж потом необходимость разбить сначала немцев. Он был не так уж далек от истины, судя по страху Черчилля перед захватом Советским Союзом Центральной Европы. Кстати, в 1946 г., уже во времена Трумэна, США не преминули прийти на смену англичанам в Греции, и Черчилль громогласно хвалил Трумэна за бдительность относительно коммунистической угрозы, проявляемую со времен Потсдама. Разумеется, Черчилль неоднократно повторял, что воевал не для того, чтобы конец войны стал концом Британской империи. Де Голль думал об американской политике то же самое, зная, что Рузвельт еще с 1943 г. замышлял убрать французов из Индокитая.

Антиимпериалистическая политика Рузвельта выглядела бы убедительнее, если бы он не попытался наложить руку на нефть Аравии — своего рода способ подменить собой британский колониализм. Еще один шаг в этом направлении будет сделан позже, в 1956 г., когда США и СССР объединятся, чтобы выдавить французов и британцев из Суэца.

Добавлю также, что негодование Рузвельта по поводу «несчастной участи темнокожих» относилось к неграм Африки, а вовсе не к нефам, индейцам или мексиканцам США. Один лишь Советский Союз смел на это указывать, но еще очень тихо и робко, поскольку в то время сильно нуждался в американской помощи.