Читать книгу "Битва за Дарданеллы - Владимир Шигин"

На Пасху зашевелились и турки. Тревожный телеграф поднял спозаранку отдыхающие команды: – Турецкий флот снимается с якоря!

Известие было встречено всеобщим «ура». Все рвались в бой. – Вот и подарочек нам ко Христову дню!

С берега на русскую эскадру приехала посмотреть группа всадников. Половина из них были европейцами. Последние долго глядели в зрительные трубы, пока с эскадры не послали по ним несколько ядер. После этого всадники скрылись за холмами.

– Так быстро отъехали, что и познакомиться не успели! – смеялись моряки.

Эскадра жила своей повседневной жизнью. Павел Свиньин, квартировавший к тому времени на «Твердом», писал: «Так как свита адмирала состоит из всякого рода чиновников, то на корабле нашем теперь более 50 офицеров, сверх того беспрестанно приезжают офицеры со всего флота то за приказами, то за справками, то за у знанием нового, ибо «Твердый» есть центр властей и столица новостей. Первый шаг в кают-компанию нашу должен, полагаю я, поразить удивлением всякого, сколько разнообразием костюмов, не менее контрастами занятий и упражнений. Здесь на шести столах бьются в карты; там разыгрывают квартет; здесь спорят за шашками; в уголку собралась компания друзей и с цигаркою во рту и чашкою чая в руках один рассказывает другому, что бывало или будет. В другом углу, поджав ноги, сидят греки с длинными чубуками и в огромных шапках. Подле них на рундуке на коленях качается турка Чуау Селим, перехваченный с депешами. Посредине вальсируют, там бренчат на фортепиано и гитаре или охотник до театра декламирует трагическую сцену из «Самозванца», одним словом – всякий молодец на свой образец. В то же время беспрестанно входят и выходят люди странной одежды, необыкновенных физиономий: черногорцы, сулиоты, албанцы, морские, военные, статские и прочие. Между тем на палубе составляются различные хоры русских певцов. Солдаты спорят с матросами в искусстве и превосходстве голосов…»

ГЛАВА ПЯТАЯ

Предместья Константинополя на редкость красивы. Повсюду цветут абрикосовые и гранатовые сады. Олеандры и кипарисы радуют глаз своей необычностью. Да и сам воздух наполнен ароматами южной природы. Через каждую сотню метров на обочинах дорог выстроены красивые черномраморные фонтаны, украшенные назидательными изречениями из Корана. Но, увы, до всех этих красот русским пленникам не было никакого дела. Команда погибшей «Флоры» терзалась неизвестностью, что же ожидает их дальше?

На последнем привале у стен столицы начальник конвоя Юсуф-ага, оставив своих пленников, поспешил к великому визирю, чтобы узнать, что будет дальше.

– Передайте визирю, что мы оказались в ваших владениях еще до объявления войны! – говорил начальнику конвоя командир «Флоры» Кологривов. – А потому по всем законам не можем считаться военнопленными. Нас можно лишь интернировать! – Чего-чего? – не понял Юсуф-ага.

– Передайте о нашем прибытии российскому послу! Он вас отблагодарит за это! – крикнул уже вдогон уезжающему турку капитан-лейтенант.

Вести, с которыми вернулся Юсуф-ага, были неутешительны. Буквально за несколько дней до прихода пленников в Константинополь турецкую столицу покинул со всем составом посольства посол Италийский. Теперь покровительства и защиты ждать было не от кого.

– Теперь вас всех отправят в тюрьму! – с притворным участием сообщил Юсуф-ага. – А янычары ограбят до полной наготы! Поэтому самое лучшее будет для вас отдать мне все имеемые деньги и вещи. Через три дня верну в сохранности!

Кологривов сдержанно поблагодарил конвойного агу за «заботу», извинился, что ни он, ни его люди ничего сдать на хранение не могут, так как давным-давно ограблены до последней нитки конвоем.

Вскоре появились и янычары. В сравнении с ними мародеры Юсуф-аги были сущими агнцами. Бритоголовые и бородатые, с закрученными усами и в высоченных островерхих тюрбанах, янычары были настроены сурово. Держа в левой руке обнаженные ятаганы, правой они вели пленников по одному за воротник. Бедного судового доктора Гейзлера, который, несмотря на все издевательства и побои, так и не снял своей знаменитой треуголки, вели сразу семеро. Янычары, глядя на докторскую шляпу, решили, что ее обладатель является самым опасным из пленников. Обросшие и грязные, босые, в рубище вместо одежды, моряки едва волочили ноги, пинаемые зло слугами ислама. Сами же янычары шествовали с такой гордостью, словно это именно они в жесточайшей схватке пленили столь большое количество неверных.

Улицы города были забиты народом. На пленных московитов (зрелище само по себе в Турции весьма не частое) собрались поглазеть все от мала до велика. В моряков турки по своему всегдашнему обычаю плевались и бросались камнями. Каждый старался превзойти остальных в своей показной ненависти, а значит, любви к султану. Хуже всех опять же пришлось несчастному доктору, которого из-за его шляпы лупили больше, чем остальных.

– Да выкиньте вы ее к такой-то матери!- кричали доктору все от командира до последнего матроса. – Накой ляд она вам сдалась! Забьют же!

Но упрямый Гейзлер стоически оставался верным любимой шляпе.

Наконец, пленников привели ко дворцу великого визиря. Последний тоже не отказал себе в удовольствии поглядеть на униженных. Выйдя на балкон, он оглядел моряков, а затем, подав знак взмахом платка, удалился. Пленных тотчас погнали куда-то по улицам дальше. Доведя до пристани, посадили в баржи и переправили на азиатский берег в Галату.

Команду «Флоры» ждала самая страшная из всех турецких тюрем – каторжный двор Банье. В жуткой Ба-нье издавна содержались самые большие преступники, почти все с отрубленными руками и отрезанными языками. Одни погибали от ран и болезней, других добивала стража.

На входе в тюремный двор русских перековали попарно в кандалы. Перековывали наскоро, без чинов и званий. Кологривов был закован цепью с одним из матросов, а бедолага доктор с марсовым Сидоренко. Захлопнулись за спиной моряков тяжелые кованые ворота, и темная зловонная бездна поглотила их.

Едва глаза новоприбывших немного привыкли к темноте, как внезапно со всех сторон понеслись радостные крики:

– Братцы, да это же наши!.. Российские! Флотские! Родимыя! Да откель же вас так много?

Из всех углов бездонной темницы, гремя кандалами, к морякам потянулись такие же, как и они, горемыки. То были захваченные в плен на фуражировке драгуны и казаки-донцы с черноморцами. Новоприбывшие осмотрелись. Свет в чрево темницы проникал лишь сквозь два маленьких слуховых окна под потолком. Нары с полена-ми вместо подушек, два крана с водой для питья и медными кувшинами на цепях – вот, пожалуй, и все убранство знаменитой Банье. В одном из углов тюрьмы висела маленькая иконка Спасителя, в другом располагалось отхожее место, вычищаемое раз в несколько недель.

Много крови портил узникам начальник тюрьмы Мехмед, сам в прошлом преступник. Когда-то Мехмед, служил в турецком флоте, попал в крушение на Черном море. Единственного спасшегося из всей команды, его подобрали русские моряки и доставили в Севастополь. Там Мехмеда приютили и обогрели, спасли от горячки, а по выздоровлении, приодев и дав денег на дорогу, отправили с попутным судном в Константинополь. Вернувшись, Мехмед совершил какое-то преступление и был приговорен к смерти на колу. Его уже посадили на острие кола, когда доставили фирман о помиловании. Жив Мехмед остался, однако сидение на колу даром не прошло и теперь он все время ковылял на костылях. Непонятно, по какой причине, но русских пленников колченогий Мехмед ненавидел особо, стараясь доставить им как можно больше неприятностей.