Читать книгу "Пение пчел - София Сеговия"

«Слушай внимательно и мотай себе на ус, Франсиско». Теперь я отчетливо его слышу, словно он говорит мне на ухо, но я сопротивляюсь. Он зовет меня до боли знакомым голосом, он напевает мне своим особенным голосом, но мне страшно. Я боюсь, глядя ему в глаза, признаться, что в течение многих лет старался его не вспоминать, что десятилетия оставался слеп и глух к его зову, что последние лет пятнадцать потратил и вовсе впустую. И, поскольку сейчас я слышу, вижу и понимаю то, чего не мог раньше, я осознаю, что всегда слышал его зов, настойчивый, неустанный, сильный.

Мне страшно взглянуть ему в лицо и прочесть на нем разочарование.

111

Сейчас вокруг нас кружатся пчелы, и я понимаю, о чем они просят своим пением: «Приди-приди-приди, приходи быстрее, быстрее, беги бегом». И я знаю: это он их послал. Теперь я тоже слышу: слабый детский вздох рождается где-то внутри меня. Я всматриваюсь в себя и нахожу ребенка, каким был когда-то. С годами этот ребенок никуда не делся. Он ждал меня все это время и говорил со мной на языке Симонопио: погруженный в воспоминания, иной раз молчаливый, терпеливо ожидающий, что его выпустят на свободу.

В нем – во мне – нет больше места обидам и ревности, и он взволнован – я взволнован, – потому что этот день наконец-то настал. Он приветствует меня, как старого друга, и напоминает, что когда-то мы были смелыми и безрассудными и не пасовали ни перед чем. Он просит, чтобы мы как можно скорее отправились в путь. «Я соскучился», – говорит он, и радость, которую я испытываю при мысли, что скоро снова вернусь к битвам апельсинами, к беготне во все лопатки, к лазанью по деревьям, к игре в прятки до упаду, к плаванию в реке, к ощущению в своей руке надежной руки Симонопио, захватывает меня целиком.

Я не противлюсь. Воспоминания больше не кажутся мне далекими. Время отныне измеряется не годами, а чистой радостью. Он протягивает мне руку. Я с радостью тянусь к его руке. Он просит, чтобы я ступал за пчелами по тропинке Рехи, потому что в конце ее меня ожидает брат. А я ему говорю: «Подожди немного. Сначала мне надо кое-что завершить». Хоть я и отделываюсь постепенно от несносного старика, в которого превращался день ото дня, но пока что – пока что – меня не пускает ответственность. Все, что осталось от уроков моей мамы. Сбросить ее с себя не так-то просто. Я не могу взять и уйти, пусть даже всем сердцем мечтаю о воссоединении. Я должен кое-кого предупредить. Нико, ты уже знаешь, что я тебе скажу:

– Возвращайся назад без меня.

Парень слегка ошарашен, но меня уже ничто не остановит.

– Возьми все деньги из моего кошелька и расскажи эту историю моим детям. Они знают ее отрывочно. Настало время услышать ее целиком. Скажи им, что я люблю их, что они стоили тех лет, какие я провел, не видя брата. Скажи, чтобы держались теневой стороны улицы. Чтобы слушали глазами, смотрели кожей и чувствовали ушами, потому что жизнь говорит со всеми нами, а нам нужно лишь уметь ее слушать, видеть, чувствовать.

Я понимаю, что это запоздалые уроки, но раньше я был к ним не готов. Меня охватывает сожаление за потраченное впустую время, когда я мог все это рассказать им лично, когда пытался это сделать: когда они были детьми, когда их глаза блестели, будто звезды. Сейчас уже слишком поздно, и краткого послания из уст незнакомца будет вполне достаточно.

В добрый путь и тебе, и мне. Я тебя покидаю, потому что ребенок, которым я был, мальчик по имени Франсиско-младший, очень этого хочет. Прямо сейчас он говорит мне: «Давай, Франсиско, пошли, хватит болтать, я хочу гулять». И все, что я могу, – только прислушиваться и повиноваться.

Этот ребенок всегда был очень упорным – или упрямым, в зависимости от обстоятельств и от того, с кем имеет дело. Вот почему я уверен, что, прежде чем мы достигнем места назначения, он полностью выберется наружу, оставив позади старика, и бросится бежать, как он давно не бегал. Он хочет оказаться в месте встречи как можно скорее. Среди апельсиновых цветов, возле Симонопио, в моем месте, нашем общем, своем собственном – прежде чем зайдет солнце. Потому что, оказавшись там, он возьмет своей маленькой рукой – уже лишенной узловатых вен, старческих пятен, морщин – юную руку своего брата. О чем он так давно мечтал.

Я поворачиваюсь и делаю нерешительный шаг. Затем другой. Сейчас я ощущаю в своем теле больше силы, чем все последние годы. Я иду за пчелами, с каждым шагом двигаясь все увереннее, все быстрее, за спиной распахивается прежний горизонт. Мы спешим не оборачиваясь, потому что нас волнует одно – конечный пункт.

КОНЕЦ

Разъяснения и благодарности

На этот роман меня вдохновили события, случившиеся в небольшом городке на севере Мексики – в регионе, где выращивают цитрусовые.

Невозможно ощутить бо́льшую свободу, чем когда пишешь роман, даже если источником его вдохновения послужили исторические события, как в моем случае. Ключевое слово здесь – «вдохновение», поскольку именно оно открывает бесконечные возможности и позволяет автору перетасовывать факты и события по своему усмотрению. Это называется «свобода творчества». Ни одно правительство не в состоянии даровать ее тебе, только ты сам.

Тем не менее роман потребовал обширнейших исследований. И хотя для меня была важна точность в описании исторических событий, я не особо беспокоилась насчет верности дат. Многие из них абсолютно достоверны, например правление Фелипе Анхелеса, вой́ ны, испанка, отсылки к конституции 1927 года, закон о незанятых землях. Некоторые достоверны лишь отчасти, как, например, визит Анхелеса в Линарес, закон о фруктовых деревьях, переход линаресских фермеров к возделыванию цитрусовых. Где-то я складывала два плюс два, в других случаях перенесла даты на несколько лет вперед.

Я стремилась сохранить верность не столько историческим деталям, сколько своему воображению. Вот почему в книге появляется Симонопио. Вот почему я пишу, что важный для Мексики регион выращивания цитрусовых стал таковым благодаря давнему путешествию мальчика и пророчеству пчел. Вот почему я дерзнула включить в «Пение пчел» ожесточенную партию в канасту, несмотря на то что эту карточную игру придумает от скуки какой-нибудь уругваец или уругвайка минимум через двадцать лет. Вот почему вымышленные герои, порожденные моим воображением, соседствуют в романе с людьми, чьи имена вы встретите в некоторых, а может, и во всех учебниках истории: подобная вольность – еще одно важнейшее условие свободы творчества, которую я позволила себе. И еще. Я решила дать всем вымышленным персонажам, кроме Эспирикуэты, имена, типичные для их местности, хотя это вовсе не означает, что эти люди действительно существовали. К тому же в роман я включила отдельных персонажей, которые существовали или существуют, но в другом контексте, например Соледад Бетанкур, мою няню, главного рассказчика в моей жизни. Мне очень повезло с ней. Мне вообще много везло как писателю. Благодарю.

Я благодарна за все истории, которые донесли до моего поколения предки: главный вывод моего писательского приключения заключается в том, что из подобных рассказов и состоит история, настоящая и вымышленная.