Читать книгу "И дети их после них - Николя Матье"

В любом случае, все это позволило Антони снять себе квартирку. Он обставил ее мебелью из «Конфорамы», купил машину, новенькую «Клио Вильямс», на это пошел его чек. Он наделал долгов, но рассчитывал все же к лету купить и мотоцикл. Мать пилила его за необдуманные траты, но пока он вкалывал, сказать ей было нечего. Зато с личной жизнью у него была полная засада.

Естественно, ему случалось иногда снять телку, в субботу вечером на какой-нибудь тусовке или в «Папагайо», куда они ходили с приятелями. Но это не в счет. Все это были какие-то кассирши, санитарки, патронажные сестры или девчонки, успевшие обзавестись ребенком, которые позволяли себе расслабиться в выходные, пока их потомством занимаются бабушки-дедушки. У него же был свой идеал, совсем другой.

Он не говорил об этом. Но время от времени, поздно вечером, когда он был дунувши больше обычного, он спускался на два этажа, отделявших его однокомнатную квартирку от подземного гаража, прихватив с собой банку пива, и забирался в свою «Клио». Там он находил что-нибудь хорошее по радио, закуривал и ехал в северном направлении. Туда, где жила Стеф.

Прокатиться по Эйанжу в пьяном виде, умилиться до слез, слушая радио «FM», – это было для него удовольствием. Он ехал не спеша, вдоль набережных Энны, без конца возвращаясь на архизнакомые улицы родного города. Свет фонарей равномерно размечал эту плавную траекторию. Мало-помалу от грустных песен в нем поднимались высокие чувства. Он не противился этому. Особенно ему нравился Джонни. Он пел об обманутых надеждах, о несчастной любви, о городе, об одиночестве. О скоротечном времени. Держа в одной руке руль, а в другой пиво, Антони заново прорисовывал окружающий ландшафт. Гигантский завод в перекрестье прожекторов. Автобусные остановки, на которых он провел половину детства, ожидая школьного автобуса. Его школа, процветающие кебабные, вокзал, откуда он уехал и куда вернулся с поджатым хвостом. Мосты, с которых он плевал в реку от скуки. Тотализатор, «Макдоналдс», дальше пустота теннисных кортов, бассейн с потушенными огнями, медленный спуск к зонам малоэтажной застройки, потом поля, и все, больше ничего. Слова песни «Я забуду твое имя». Вскоре он, сам того почти не желая, оказывался рядом с домом Стеф. Включал музыку погромче, прихлебывал пиво из банки. Смотрел издали на красивый дом Шоссуа, с решеткой и автоматическими воротами. Интересно, думал он, а она сейчас там? Наверно, нет. Он зажигал сигарету и курил, а в голове сами собой крутились мысли. Потом, как полный идиот, ехал обратно домой.

Но все это было не в счет, ведь Франция вышла в полуфинал. Около пяти вечера он взял свою коробку вина, сел в машину и поехал к кузену.

2

С того дня, как Хасин и Корали вернулись из родильного дома с малышкой, их жизнь превратилась в бесконечную вереницу тяжелых обязанностей. Им приходилось вставать ночью, двадцать четыре часа в сутки заниматься сосками, менять пеленки, гулять и при этом ходить на работу. Дни шли за днями, изнурительные, похожие один на другой. Теперь им с Корали не удавалось даже просто поговорить без того, чтобы дело не кончилось руганью. Они постоянно сталкивались друг с другом – зомби, компаньоны предприятия по обеспечению жизни этого тщедушного существа. Дочки. Звали ее Осеан, по знаку – Водолей, в начале августа ей должно было исполниться полгода.

Для полноты картины у Корали была еще и депрессия по поводу лишнего веса. После родов ей никак не удавалось сбросить эти двенадцать кило. Она плакала по малейшему поводу, Хасин пытался как-то нейтрализовать ее, но получалось только хуже.

Это не считая ее родителей, которые, едва став бабушкой и дедушкой, сразу решили, что у них появились какие-то новые права на управление их жизнью. Они вообразили, что теперь им можно заявляться к ним когда вздумается, чтобы навестить внучку и помочь: смотри, я приготовила суп, принесла вам немножко. Казалось, препятствия для этих нашествий не существовало. Мать Корали оставила у них свой передник и моющие средства, чтобы все было под рукой. Она даже в кухонных шкафах все переставила: дети в этом ничего не смыслят.

Иногда, когда они с тестем сидели на диване и смотрели по телику новости, Хасин размышлял над тем, как же он дошел до жизни такой. У него было ощущение, будто он проживает свою жизнь зайцем, как безбилетный пассажир. Ему ничего не нравилось, все было чужое, не похожее на него, он просто сидел в сторонке и ждал. Что касается Корали, она все спала да спала. Сексом они больше не занимались.

Хасин разрывался. С одной стороны, он был благодарен. Эти люди приняли его в свою семью. Однако их привычки, весь образ жизни вызывали у него отвращение. Незыблемый распорядок приема пищи – в полдень и в семь вечера. Манера все подсчитывать, нормировать, в том числе и дни, делить на части, как торт. Отец, которому после еды непременно нужно было раскрыть душу нараспашку. Их мысли, представления обо всем, простые, честные – представления хронических дураков. Эта благостная порядочность, из-за которой они постоянно терялись, сталкиваясь с реалиями современного мира. Три-четыре крепкие идеи, усвоенные ими еще в коммунальной школе, никак не помогали им разобраться в событиях, в политике, в рынке труда, в подтасовке результатов «Евровидения», в деле «Лионского кредита». Поэтому они могли только возмущаться, говорить: «это ненормально», «это невозможно», «это не по-человечески». При помощи этих трех ножей они препарировали все или почти все проблемы. И хотя жизнь постоянно опровергала их прогнозы, обманывала ожидания, оставляла их с носом, они тем не менее мужественно придерживались своих всегдашних принципов. По-прежнему уважали начальство, верили тому, что им рассказывали по телевизору, воодушевлялись, когда надо, и так же, по команде, негодовали. Они платили налоги, надевали тапочки в музеях, любили замки Луары, «Тур де Франс» и покупали французские машины. Теща даже читала «Пуэн де Вю». Застрелиться.

Что сейчас было бы нужно Хасину, так это чтобы рядом оказался кто-то, с кем можно было бы обо всем этом поговорить, – союзник. Он теперь вкалывал на складе «Дарти» в Ламеке, на постоянной основе, и всякий раз, когда он отваживался признаться перед коллегами, что больше не может, находился кто-то, кто начинал говорить, что дети – это самое лучшее, что есть в жизни. Так что на работе, как и везде, рулили прописные истины, которые только приукрашивали действительность, чтобы люди, добровольно отравляясь счастьем, не подохли от того, что происходит на самом деле.

Что касается Корали, с ней даже заикнуться о чем-то таком было нельзя. Совершенно исключено. Странно, она вообще оказалась совсем не такой, какой он ее считал раньше. С появлением Осеан он вдруг увидел ее по-новому и никак не мог прийти в себя после этого открытия. Он всегда обожал ее веселость, силу характера, эту легкость, с какой она могла завести разговор все равно с кем. Корали никогда не говорила, как он: «Вот это – не для меня». В отличие от него она не считала себя заранее запрограммированной на что-то. Для нее все было возможно – если не сделать, то хотя бы попробовать. Надо только захотеть. Эта девчонка обожала веселье, вкусную еду, тусовки с друзьями. В Рождество она становилась просто неуправляемой. Для нее это было главное событие жизни, обязательная радость, она неделями носилась по магазинам, продумывала миллион деталей, штучек-дрючек, подарочков каждому, ей даже было мало. Хасин обожал смотреть, как она краснеет, как танцует, как в третий раз накладывает себе жаркое. Ему нравилась ее неуклюжесть, ее немного тяжеловесный стеб, разноцветный лак и то, что она похожа одновременно на единорога и на плюшевого мишку. Она была его связующим звеном. Без нее жизнь была бы выше его сил. Он не решился бы. Так и остался бы сидеть в своем углу.