Читать книгу "На златом престоле - Олег Яковлев"

Осмомысл вздохнул. Ответил после недолгого раздумья так:

— Непросто тут всё, брате. Понимаю, не хочется тебе в руки слабого дяди Киев отдавать. Боишься также притязаний в будущем сыновей его. Всё так. Но... ты посмотри вокруг. По улицам поезди киевским, на площадях постой. И пойми: нет у города этого прежней славы. Не стоит стол киевский того, чтоб за него драться и жизни класть. Галич мой и твой Владимир ни в чём ему, поверь, не уступят. А во многом и превзойдут. Так что мой тебе совет: отдай Киев Ростиславу. Только не забудь напомнить ему, чьи руки его на стол возвели. Чтоб знал: без князя галицкого и князя волынского — никто он здесь. И помни ещё другое, брат: Давидович-то, враг наш, жив. Зализывает раны в лесах брынских где-то и ждёт, надеется, что перессоримся мы между собой. Давай же не дадим ему повода для радости. Заедин стоять будем, и Ростислава, и Ольговича к союзу с нами склоним.

— Верно сказываешь, — только и выдавил из себя с явной неохотой Мстислав.

Конечно, он сам мечтал занять Киевский стол, но прекрасно сознавал, что волю родичей-князей и бояр ему не превозмочь.

— Пошлём в Смоленск гонцов с грамотами. Пусть идёт стрый твой в Киев, — предложил Ярослав.

Мстислав Волынский хмуро кивнул.

— Ещё одно, — продолжил он после недолгого молчания, сев наконец на лавку перед Ярославом. — Митрополита Константина в Чернигов я отослал. Пусть катится отсюдова ко всем чертям! Он, гад, с амвона отца моего анафеме предал! Прихвостень Долгоруков!

— И как теперь быть? Слать за новым митрополитом в Константинополь?

— Да почто?! Климента сызнова посадим. Муж учёный, богослов. Помнишь, верно, как собор епископов русских его на кафедру утвердил при отце моём. И сего довольно!

— Ромеи обидятся, брат. Повелось издавна, что ставит пастыря на Русь патриарх константинопольский.

— Да плевать на ромеев! Далёко они, чай!

— Не все, брат, иерархи наши были за Климентово избрание. Далеко не все. Да и как стрый твой на это дело посмотрит, Бог весть, — Ярослав качал с сомнением головой, задумчиво оглаживал долгую бороду. — Мой тебе совет: посылай к патриарху послов. Объясни, что да как. Недостойно, мол, повёл себя Константин. Дадут тогда Руси нового митрополита. А Климент — он, ведаю, муж многомудрый. Читал его труды. Верно написано. Я-то ведь, грешный, тоже на Иоанне Дамаскине вырос. Увлекался им смолоду. Потому близки и понятны мне Климентовы мысли. Но книжная премудрость — то одно, кафедра митрополичья — другое. Подумай об этом, Мстислав. Прошу, не руби сплеча. Со стрыем совет держи.

Ничего не ответил на это волынский князь.

Вечером учинён был в гриднице дворца весёлый пир. Пенилось в чашах пиво, звучали здравицы, потешали собравшихся на пир бояр и дружинников весёлые скоморохи, звенели яровчатые гусли. А рано поутру скорые гонцы от обоих князей с грамотами ускакали в Смоленск. Вослед им долго кружили снежные вихри. Ярослав стоял на гульбище, глядел, как скрылись всадники на ретивых конях на Боричевом увозе. На душе скребли кошки. Не нравились ему резкость и порывистость многих Мстиславовых начинаний.

«С митрополитом надо было обождать, не торопиться. Так державные дела не делаются, — думал он. — И ведь не мальчишка же Мстислав сей. Сколько ему лет? Около тридцати где-то, может, чуть меньше. А мне вот уже тридцать три стукнуло. Возраст Христа. И сколько ещё всего хочется сделать!»

Князь вдыхал в рот свежий морозный воздух. Чувствовал он в себе силы, проникался верой, что впереди ждут его долгие годы больших свершений.

Валил густой снег, наметал сугробы. Ожидал Ярослава обратный путь в Галич, ожидали большие и малые дела. И где-то в недалёком грядущем, верил он и надеялся, ждала его большая светлая любовь.

ГЛАВА 72

Просторны палаты галицкого епископа Козьмы. Благочинная тишина царит в широких горницах с иконами греческого письма на поставцах, мерцают тонкие лампады, свечи в драгоценных изузоренных подсвечниках источают свет неяркий, ровный и спокойный. За свечами следит юный монашек — свечегас, удаляет вовремя нагар, тушит, заменяет оплывшие свечи на новые.

Его, малорослого худощавого служку, епископ и иереи[251] чаще всего не замечают. Ведут при нём многомудрые беседы, в коих частенько говорится о том, о чём посторонним ушам слышать совсем бы ни к чему. А меж тем юный Марк, послушник обители святого Иоанна Лествичника, внимал речам сильных мира сего со вниманием, впитывая в себя сказанное тихими приглушёнными голосами. Затем в своей утлой келье подолгу размышляя над услышанным, старался поставить он себя на место епископа или даже митрополита. Как бы он поступил? Наложил бы епитимью на священника, погрязшего в грехе пьянства? Осудил бы боярина за блуд? Отлучил бы от церкви разбойника?

В школе при монастыре слыл Марк одним из самых прилежных учеников. Потому, верно, и приставили его следить за свечами в палатах епископа. Там постепенно набирался юнец опыта жизненного. Сын приезжего греческого купца и русинки, сирота, росший без матери, из милости взятый игуменом монастыря к себе в обитель, теперь подолгу пропадал он в хоромах Козьмы и в соборе Успения. Оказался он в горнице и в тот час, когда к епископу пришёл князь Ярослав, давеча воротившийся из Киева.

Скинул князь бобровый опашень[252] на руки служке, принял благословение святого отца, присел на лавку напротив Козьмы. Сказал сухо:

— Разговор есть, отче. В Киеве нестроенья церковные. Сведал уже, верно.

— Князь Мстислав поступает незаконно. Митрополит Константин рукоположен святым патриархом, главой Церкви Православной! — твёрдо, непререкаемым тоном пробасил Козьма.

— Князя Мстислава можно понять. Митрополит Константин проклинал в Киевской Софии его отца.

— Деяния церкви не следует путать с делами земных правителей. Бог — судия митрополиту, но не князь Мстислав! — наставительно заметил епископ.

— Это в мечтах учёных книжников так быть должно, — уверенно возразил ему Осмомысл. — В жизни инако. Вспомни о том, что в Ромее патриарх всецело подчинён воле базилевса. Так и на Руси. Вот ты речёшь: отделять следует дела мирские от духовных. И прав, тысячу раз прав! Не должен был Константин в межкняжеские распри мешаться и анафеме предавать Изяслава! В том его ошибка.

— Поп Климент был поставлен на кафедру покойным Изяславом Мстиславичем без благословения патриарха! Без хиротонии[253]! Он — самозванец! — крикнул гневно Козьма.

— Его выбрал собор русских епископов, — напомнил Ярослав.

— Многие иерархи не признали это решение! Напрасно князь Мстислав так упрямо держится Климента! Истинный митрополит на Руси — Константин! Не было никогда такого закона, чтобы ставили епископы митрополита без патриарха и без благословения святой Софии Константинопольской!