Читать книгу "Стойкость. Мой год в космосе - Скотт Келли"

Возвращение на Землю займет около трех с половиной часов, в течение которых мы должны успешно выполнить много действий. Оттолкнувшись от станции, мы запустим двигатель, чтобы немного затормозить и облегчить себе вход в верхние слои атмосферы, приобретя нужные скорость и угол начала спуска. Если вход окажется слишком крутым, мы будем падать слишком быстро, и нас убьет либо перегрев, либо перегрузки. При слишком пологой траектории мы рискуем срикошетить о поверхность атмосферы как камень, пущенный по глади озера, и войти снова уже под гораздо большим углом, вероятно с катастрофическими последствиями. Если импульс схода с орбиты пройдет штатно, атмосфера выполнит основную часть работы по нашему замедлению, между тем как тепловая защита (мы надеемся) не позволит температуре убить нас, парашют (мы надеемся) замедлит наш спуск, когда до поверхности останется 10 км, после чего (мы надеемся) сработают двигатели мягкой посадки, еще сильнее затормозив нас за несколько секунд до касания земной поверхности. Многое должно пройти идеально, или мы погибнем.

Сергей посвятил немало дней размещению груза, который мы берем с собой в «Союз», – маленьких пакетов с личными вещами, проб воды, крови и слюны для исследования. Мы сносим в бытовой отсек «Союза» кое-какой мусор, требующий утилизации, и я добавляю туда голову Космической гориллы, не желая нести ответственность за ее дальнейшие проделки. Почти все место, отведенное в капсуле для груза, занимают вещи, без которых мы надеемся обойтись: радио, компас, мачете, аварийное снаряжение для выживания в холоде на случай неточного приземления и необходимости ждать поисково-спасательную группу.

Поскольку наша сердечно-сосудистая система все это время не испытывала нагрузки со стороны гравитации, то ослабла, и по возвращении на Землю нас ждут симптомы низкого артериального давления. Один из способов противодействия этому эффекту является прием водно-солевых добавок с тем, чтобы повысить объем плазмы крови перед спуском. У русских и американцев разные представления об идеальной схеме нагрузки жидкостью. НАСА предлагает выбор, включающий куриный бульон, сочетание солевых таблеток и воды, а также Astro-Ade – восстанавливающий жидкость напиток, разработанный специально для астронавтов. Русские предпочитают больше соли и меньше воды, в том числе потому, что стараются не пользоваться памперсами во время спуска с орбиты. Выяснив во время предыдущих полетов, что для меня самое лучшее, я отдаю предпочтение обильному питью воды и памперсу.

Я втискиваюсь в свой скафандр «Сокол» – здесь это еще труднее, чем на Байконуре, где мне помогали гравитация и технические специалисты. Мы пользовались скафандрами, когда перемещали «Союз» незадолго до отлета Геннадия; я надевал свой еще раз несколько дней назад для примерки; все остальное время – целый год – он терпеливо дожидался меня в бытовом отсеке «Союза». Я тяну через голову разъемное кольцо и пытаюсь вспомнить день, когда надел этот скафандр перед стартом, день, когда позавтракал свежими продуктами, принял душ и повидался с семьей. Тогда я видел множество других людей – в общей сложности несколько сотен, в том числе незнакомцев, которых не встречал раньше и больше никогда не встречу. Сейчас это обстоятельство кажется самым странным. Воспоминания о том дне словно бы не связаны со мной, как увиденный когда-то фильм о постороннем человеке.

Я готовлюсь забраться в капсулу, чтобы лететь домой, готовлюсь вновь втиснуться в тесное пространство. Один за другим мы вплываем в центральную часть «Союза», спускаемый аппарат. Сначала туда втягивается долговязый Миша, частично закрыв крышку люка, чтобы уместиться в левом кресле. Справившись с задачей, Миша открывает крышку передо мной, и я протискиваюсь через люк, надеясь, что мой скафандр не поцарапал уплотнитель люка. Я забираюсь в центральное кресло, закрываю крышку, чтобы она не перегораживала дорогу, и неловко переползаю в правое. Заняв свое место, я вновь открываю крышку люка, и Сергей устраивается в центральном кресле. Мы сидим, прижав колени к груди.

Ложементы изготовлены по индивидуальным шаблонам наших тел, и сейчас они играют более важную роль, чем в день запуска. Менее чем за 30 минут наша скорость упадет с 28 000 км/ч до нуля, и кресла, наряду со многими другими элементами «Союза», должны отработать штатно, чтобы мы вышли победителями из схватки с силами природы. Мы как можно надежнее пристегиваемся с помощью привязной системы, состоящей из пяти ремней, что проще сказать, чем сделать, поскольку ремни парят вокруг нас, а мы при малейшем толчке норовим вылететь из сидений. По-настоящему туго пристегнуться трудно, но, как только мы устремимся к Земле, перегрузка вдавит нас в кресла и поможет затянуть ремни до упора.

По команде из Центра управления полетами в Москве отводятся крюки, крепившие «Союз» к МКС, и вскоре пружинные поршни отталкивают нас от станции. Оба эти процесса настолько деликатны, что мы ничего не чувствуем и не слышим. Теперь мы движемся относительно станции со скоростью около 5 см/с, хотя и остаемся на общей орбите. Отойдя на безопасное расстояние, мы включаем малые двигатели «Союза», отталкивающие нас еще дальше от МКС.

Теперь нужно подождать. Мы почти не разговариваем. Стиснутое положение, как всегда, вызывает у меня мучительную боль в коленях, к тому же здесь жарковато. Охлаждающий вентилятор гоняет в полости наших скафандров воздух, но этого благодатного дуновения недостаточно. Я вспоминаю, как сидел в правом кресле другого «Союза», перешучиваясь с Мишей, что наша жизнь без шума вентилятора закончилась. Это было так давно! Теперь я уже не помню, что такое находиться в тишине, и страстно желаю снова это испытать.

Мне трудно бороться с дремотой. Не знаю, в чем тут дело, в усталости этого дня или всего минувшего года. Иногда не чувствуешь, насколько утомительным было дело, пока его не закончишь и не позволишь себе перестать игнорировать усталость. Я смотрю на Сергея и Мишу – их глаза закрыты – и тоже опускаю веки. Встает солнце. Через 45 минут оно садится.

Когда с Земли сообщают, что настало время тормозного импульса, мы совершенно бодры и в ясном сознании. Этот этап важно пройти правильно. Сергей и Миша идеально дают импульс схода с орбиты, включая тормозной двигатель на четыре с половиной минуты, что сократит скорость «Союза» на 480 км/ч. Теперь мы в свободном падении и через 25 минут вонзимся в атмосферу Земли.

В момент, когда возвращаемый отсек – крохотная, конической формы, капсула, в которой мы находимся, – должен отделиться от остальных частей «Союза», мы замираем. Три модуля отстреливаются друг от друга. Фрагменты бытового и приборно-агрегатного отсеков пролетают за иллюминаторами, некоторые ударяются о стенки нашего спускаемого аппарата. Никто из нас об этом не говорит, но все знают, что именно этот момент спуска «Союза» в 1971 г. стоил жизни трем космонавтам. Во время разделения раскрылся клапан между возвращаемым и бытовым отсеками, и экипаж задохнулся вследствие разгерметизации. Миша, Сергей и я одеты в скафандры, которые защитят нас при аналогичной аварии, но этот момент последовательности спуска остается одним из тех, про которые приятно знать, что они уже позади.

Мы чувствуем, как начинает возвращаться гравитация, сначала медленно, затем все быстрее по нарастающей. Все становится непривычно тяжелым, слишком тяжелым: бортовая документация, собственные руки и голова. Наручные часы наливаются тяжестью на запястье, становится трудно дышать из-за перегрузки, сдавливающей трахею. Капсула нагревается, горящие частицы теплозащитного экрана проносятся за иллюминатором, почерневшим от жара.