Читать книгу "Великий государь - Александр Антонов"

Думный дьяк Бартенев второй не умер в этот осенний день, потому как Всевышний не принимал его душу без покаяния. Да и слуги дьявола, казалось, забыли о нём. Его разбил паралич, лишил дара речи, перекосил лик, отнял правую ногу и руку. И теперь дьяк лежал на ложе словно зверь в образе человека, только рычал и хватал всё вокруг себя здоровой левой рукой.

Скончался в этот день другой, более достойный россиянин.

Услышав наглую и дикую ложь из уст дьяка Бартенева, но в чистоте душевной приняв её за правду, патриарх Филарет, несмотря на немощь, нашёл в себе силы встать и велел Марфе позвать услужителей. Иноки Чудова монастыря и архидиакон Николай явились тотчас.

— Оденьте меня, дети, торжественно! — повелел Филарет.

— Святейший, да как же! Тебе лежать надо, избаливаешь ведь, — попытался уговорить Филарета Николай.

— Не перечь, сын мой, и не мешкай! — твёрдо ответил патриарх.

И тут услужители засуетились. Его одежды висели в опочивальне, и они надели на патриарха стихарь, фелонь, высокий бархатный головной убор, на грудь повесили крест и панагию, а через плечо — омофор. Ещё вручили посох. И патриарх повелел Николаю:

— Пошли человека к звонарям на Ивана Великого, пусть ударят в «Горлатного», а там и во все иные колокола набатом. Меня же ведите на Красную площадь!

Николай испугался за патриарха. Впервые он видел его такого возбуждённого и в состоянии непомерного гнева.

— Святейший владыко, — взмолился Николай, — не убивай себя! Умоляю Христом Богом, скинь гнев, вспомни о милосердии, помолись заступнице нашей Пресвятой Богородице, — частил архидиакон.

— Не тщись, сын мой. Ты всегда служил верно, послужи и ноне.

— Готов служить тебе, святейший! И выйду на Красную площадь, поднимусь на Лобное место и крикну россиянам всё, что повелишь! И в колокола велю твоим именем ударить. Но пощади себя!

Марфа тем временем покинула патриаршие палаты и, как могла, поспешила в царский дворец за сыном.

Николай продолжал уговаривать патриарха, но он оставался непреклонен и двинулся из опочивальни без посторонней помощи. Но два инока, кои стояли рядом, поддержали его и повели. Видя, что Филарет твёрд в своём решении, Николай послал инока на колокольню, сам взял патриарха под руку и повёл его из палат.

Шли медленно. Ещё шагая через трапезную, Филарет почувствовал слева в груди нестерпимую боль, но виду не показал. Он молил Всевышнего, чтобы избавил от этой боли и дал дойти до Лобного места и крикнуть россиянам, чтобы шли всей землёй к Смоленску и там вызволили из плена тысячи своих сыновей, отцов, братьев, там встали на пути польского нашествия. И Филарет шёл, спешил, но с каким трудом давался ему на сей раз каждый шаг. И всё то короткое расстояние, которое в прежние годы одолевал на одном дыхании, отняло у него последние силы. Вот, наконец, он вышел на Соборную площадь, увидел много богомольцев — ведь ноне же был большой церковный праздник, вспомнил Филарет, день Покрова Пресвятой Богородицы. Патриарх подумал, что и здесь бы надо сказать своё слово, да решил поберечь силы, чтобы во весь голос возвестить своё на главной площади России.

В сию минуту ударил в набат сперва «Горлатный» колокол. Настойчиво, упорно он возвещал народу о надвигающейся беде. «Горлатного» поддержали другие колокола. Вот и в «Лебедь» ударили, обычно хранимый для благо веста. И с первыми звуками набата, как повелось извечно, москвитяне побежали на Красную площадь. Их живые потоки лились по всем улицам Москвы, ведущим к Кремлю. И в Кремле во всех палатах распахнулись двери, из соборов, из церквей, где шло богослужение, повалил народ на Красную площадь. И в толпе богомольцев спешил со свитой царь Михаил.

Филарет уже прошёл кремлёвские ворота, до Лобного места оставалось не больше ста шагов. Но их патриарху не суждено было одолеть. С первым шагом за воротами Кремля он почувствовал, что к одной боли под сердцем прибавилась новая, будто в спину под левую лопатку воткнули шило и что-то в груди со звоном оборвалось, словно лопнула тетива натянутого лука. И ноги Филарета подкосились, голова вскинулась к небу и вырвалось последнее дыхание, а с ним ввысь поднялась душа патриарха.

Инок и Николай ещё поддерживали Филарета, не давая упасть ему на землю. Но они уже чувствовали, что жизнь из него изошла. Тут подбежали многие люди и подхватили тело Филарета на руки, понесли на Лобное место. Они всё ещё надеялись услышать от него сильные слова, кои побудили бы их к действию.

На Красной площади возникло смятение. Многие москвитяне ещё не понимали, не знали, что случилось. Колокола ещё били в набат. В небе возник многотысячный вороний грай.

А в живом ещё сознании Филарета мелькнули последние слова россиянам: «Православные дети, берегите Россию!» Божественным промыслом эти слова дошли до горожан. Их воспринял князь Иван Черкасский, оказавшийся в последние мгновения близ патриарха. Сказочник, читающий с листа людские думы, побежал на Лобное место, взлетел на него, вскинул в небо руки, и потрясая ими, громко крикнул:

— Эй, люди земли русской! Слушайте, слушайте все! Умирая, он сказал: «Православные дети, берегите Россию!» Истинно вам глаголю!

Той минутой к патриарху подбежал царь Михаил и упал на грудь отцу, спину его сотрясали рыдания.

Красная площадь в этот великий день Покрова Пресвятой Богородицы не утихомирилась до полуночи. Тысячи россиян плакали, стенали, страдали, как не страдали ни за одного патриарха. И хотя Иов и Гермоген были истинными духовными отцами народа, но боль и горе о них являлись меньше, потому как россияне долго не ведали о смерти Иова, скончавшегося в глубине России, в Старицах. А смерть Гермогена вовсе случилась тайно, в подвалах Кириллова монастыря, в котором в ту пору были казармы поляков. Здесь же великий страдалец, великий государь умер на глазах у всей Москвы. Как тут не скорбеть и не проливать слёз!

Скупо прослезились лишь монахи, заполонившие Красную площадь. Они читали молитвы. И была прочитана молитва Филарета, написанная им в Антониево-Сийском монастыре. И многажды прозвучали слова патриарха из проповеди на нынешний день Покрова Пресвятой Богородицы: «Царь Небесный, прими всякого человека, молящегося к Тебе и призывающего Имя Моё на помощь, да не отыдет от Лика Моего тощ и неуслышан».

На панихиду, на погребение патриарха всея Руси и великого государя России Филарета — князя и боярина Фёдора Никитича Романова в миру — съехалось, сошлось, казалось, пол-России. Воеводы, бояре, дворяне, князья, служилые люди всех чинов и званий, купцы, ремесленники, крестьяне, духовенство со всех епархий, монахи, монахини — все пришли на Красную площадь отдать последний долг своему духовному пастырю, своему государю. Царь Михаил не уходил от тела покойного отца ни на минуту. Из тысяч москвитян он яснее всех понимал, какую утрату понёс. Рухнул столп, на который он опирался все годы своего царствования. За три дня он постарел на многие годы, и никто в эти дни не дал бы ему тридцати шести лет — старик стариком. Горе наложило свою печать и на прекрасное лицо царицы Евдокии, на лица Катерины и Ксении, так близко прикоснувшихся к судьбе Фёдора-Филарета. Катерина не смахивала слёз с непросыхающего лица, потому как её, может быть, больше, чем других, кроме царя, ударила смерть дорогого человека. Почти полвека назад полюбили они друг друга и все эти годы в мыслях и в устремлениях были рядом. Близ Катерины стояла инокиня Марфа. Она опиралась на руку ясновидицы. Всё зная о прошлом своего мужа, она не казнила ни его, ни Катерину.