Читать книгу "Дочь палача и дьявол из Бамберга - Оливер Петч"

– Правда? Довольно странно. Ведь на полках у вас есть все необходимые ингредиенты. – Георг показал на горшки и бутылочки. – Hyoscyamus niger, Papaver somniferum и Conium maculatum. Когда я был здесь в прошлый раз, все эти названия ни о чем мне не сказали. Но в трактире я вдруг вспомнил: это белена, мак и болиголов. – Он тонко улыбнулся. – Я не такой смышленый, как Барбара, но иногда запоминаю что ни попадя. Видимо, выпивка не всегда отупляет. Порой она неплохо помогает в размышлениях.

Некоторое время тишину нарушал лишь тихий щебет птиц в клетке. Некоторые из них проснулись от разговора и теперь беспокойно взмахивали крыльями.

Управляющий смотрел на гостя с прежним дружелюбием. Но Георг заметил в его глазах, окаймленных паутиной шрамов, проблеск страха.

– Я всегда советую принимать спиртное в качестве лекарства, – проговорил наконец Иеремия. – Порой оно проявляет удивительные свойства. Особенно если человек к нему не привык. То же самое, наверное, можно сказать о снотворном. – Он скрестил руки и откинулся на стуле. – Я так чувствую, сегодняшняя попойка не только на это открыла тебе глаза. Я прав?

Георг кивнул.

– Верно.

Он снова глотнул живительного напитка, прежде чем продолжить. Голос его с каждым словом становился увереннее.

– Я уже говорил вам, что у меня не так хорошо с латынью. Я терпеть не мог, когда отец начинал пичкать ею меня. Но палачи обязаны знать латынь, большинство книг по врачеванию написаны на ней. А врачеванием мы зарабатываем основную часть денег, куда больше, чем убийством. Поэтому мне приходилось каждый день разучивать с отцом латынь, и кое-что осталось в голове. Барбаре все это давалось куда как лучше. – Он с одобрением взглянул на Иеремию. – Вы, кстати, превосходно говорите на латыни, насколько я могу судить. За эту пару дней вы несколько раз заговаривали со мной на латинском. Homo homini lupus. Человек человеку волк. Помните? Это ваши слова.

Иеремия улыбнулся и поднял руки.

– Хорошо, я довольно сносно говорю на латыни, призна́ю это с удовольствием. Также у меня имеются кое-какие травы, держать которые мне нельзя. До сих пор твои измышления не привели к таким выводам, чтобы я действительно удивился. Есть еще какие-нибудь… – он хитро склонил изборожденную шрамами голову, – наблюдения?

Георг задумчиво глотнул из кружки и заговорил медленно, словно перебирал каждое слово одно за другим:

– На уроках латыни отец всегда говорил мне: если запутался, откинься назад и взгляни на все предложение целиком, а не на отдельные его части. Лишь вместе они составляют целое. Вот я и пытался составить целое из вас. И была одна деталь, которой я никак не мог найти место.

– И какая же?

– Меч.

Иеремия взглянул на него с изумлением:

– Меч? Не понимаю. Теперь ты действительно заинтриговал меня.

Георг показал на старый, потертый сундук в углу.

– Ну, когда я привел к вам детей, они играли возле сундука. Пауль не расставался с коротким мечом, который откопал там. В общем-то, это была только рукоять с нижней частью обломанного клинка, тупого и обшарпанного. Я поначалу не обратил на него внимания. Но потом вспомнил, что говорил мне Пауль еще возле реки. Ему очень хотелось к вам. У него меч, как у дяди Бартоломея, только маленький. Так и сказал. Я сначала не понял, что он имеет в виду. А теперь все понял.

Иеремия между тем подошел к старому сундуку, открыл его, достал сломанный меч и с благоговением поднял в руке. Остаток клинка был тупой и ржавый, только рукоять в две ладони шириной оставалась шершавой и серой, как в день, когда ее изготовили.

– Рукоять из акульей кожи, – прошептал Георг. – Я прав? Рукоять, какие бывают только на мечах местных палачей. Я всегда восхищался мечом дяди Бартоломея. Руки не скользят при смертельном ударе, пот скатывается с нее каплями. Мне всегда хотелось такой же меч. У вас есть такой. Во всяком случае, часть его. Откуда?

– Сам скажи, – ответил Иеремия.

Дружелюбия в его глазах как не бывало. Он смотрел с грустью и очень-очень устало. Казалось, управляющий за пару минут состарился на много лет.

Георг поставил кружку на стол и смерил калеку долгим взглядом.

– Я как-то спросил дядю, как он вообще стал палачом в Бамберге. Он ведь нездешний, а место обычно получает старший сын предыдущего палача. Но у его предшественника не было детей.

– Верно, не было, – тихо проговорил Иеремия.

– После тех жутких судов над ведьмами он бесследно исчез, – продолжал Георг. – Никто его больше не видел. Но мне кажется, люди испытали при этом некоторое облегчение. Его звали Михаэль Биндер. Будучи палачом, он взвалил на себя их вину. По приказу епископа и комиссии замучил и казнил почти тысячу человек. А потом просто исчез. А вместе с ним и вина.

– Вина остается, – проговорил Иеремия. – От нее никогда не отмоешься, даже едкой известью. Это и порядочным горожанам не дано, а уж палачу – тем более. Он вынужден жить с этим грузом. Особенно с одним…

Георг увидел, что в глазах управляющего заблестели слезы. Ему вдруг стало жаль его.

– Что… что за груз вы имеете в виду? – спросил он нерешительно.

Иеремия грустно улыбнулся:

– Когда-нибудь ты станешь хорошим палачом, Георг. Хорошие палачи, они как острый клинок. Избавляют от страданий, насколько возможно. Один только взмах – и всё позади. Остерегайся слишком много думать! С мыслями приходят сны. Дурные сны. – По-прежнему сжимая в кулаке рукоять, Иеремия тяжело сел на кровать. – Особенно во время пыток душа твоя должна быть чиста, как выкованный только что меч. Крики, мольбы и плач – все это должно отскакивать от тебя. Но иногда этого не происходит. Ты можешь знать кого-то из них, не то чтобы хорошо, но вы здоровались на улице в свое время. Соседи, дальние знакомые, трактирщик, у которого ты всегда брал пиво, знахарка, которая принимала роды у твоей жены… Город не такой уж и большой, рано или поздно все друг друга узнают. И возможно, когда-нибудь настанет день, когда тебе придется пытать, а потом и казнить кого-то, кого ты… – Он помедлил. – Кого ты действительно любишь. Этот груз остается с тобой навсегда.

– Господи! – Георг в ужасе посмотрел на управляющего. – Так вы…

– Шарлотте было шестнадцать, – перебил его старик. Взгляд его устремился куда-то в пустоту, пальцы перебирали рукоять меча. Казалось, он пребывал в каком-то собственном мире. – Она была дочерью богатого ткача. Наша любовь была тайной, никто не должен был знать о ней. Но мы поклялись друг другу, что однажды поженимся. В знак своего расположения я подарил ей платье из чистого бархата, мягкое, как гусиный пух. Потом, под конец третьей волны преследований, когда разразилась чума, трактирщик из «Грифона» заявил, что видел, как она плясала с дьяволом на городском кладбище. В те дни много кто плясал с дьяволом. – Иеремия сухо рассмеялся. – Заседание суда не заняло и половины дня, после чего Шарлотту привели ко мне. Я и сейчас помню ее глаза, широко раскрытые, большие. У меня дрожали руки, но я выполнял свою работу, как делал раньше. Ее спрашивали о знакомых. С каждым вырванным ногтем я думал, что она назовет мое имя. Но Шарлотта молчала. Только неотрывно смотрела на меня большими карими глазами…