Читать книгу "Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика - Ольга Власова"

Основой функционирования этих систем является подмена оправдания действий объяснением событий и наоборот. Именно в силу этих коллизий и получается так, что изначально благие цели оборачиваются противоположными результатами. Оправдание для Саса всегда обращается к действию, в то время как объяснение основывается на апелляции к событию. Если в обыденной жизни это различие не столь важно, то для медицины оно приобретает основополагающее значение. Оправдание, если оно предлагается само по себе, имеет очень слабую силу аргументации, тогда как если выдвигается как объяснение, оно приобретает гораздо большую силу. Сас приводит многочисленные примеры подобных подмен. К примеру, если человек, лишая себя еды, утверждает, что хотел уморить себя голодом до смерти, его квалифицируют как психически больного, но если он утверждает, что таким путем служит Богу, то его считают истинно религиозным.

По Сасу, включенность всех людей в религию и медицину как господствующие идеологии обеспечивается тем, что как грех, так и страдание универсальны, и посредством этого уже с самого раннего возраста все люди, нравится им это или нет, становятся прихожанами-пациентами священников-врачей. «Теперь и пациенты, и врачи входят в Церковь медицины, ее теология, задающая их роли и правила игры, в которую они должны играть, и ее церковные законы, теперь именуемые здравоохранением и законами о психическом здоровье, обеспечивают соответствие доминирующей медицинской этике»[511], – подчеркивает Сас. Сомнительность статуса медицины, как и сомнительность статуса религии, по мнению Саса, связана с тем, что они имеют непосредственное отношение к здоровью и болезни, жизни и смерти – к категориям, которые ясно не определены, поскольку невозможно ничего сказать о цели жизни. Врач, который клянется служить всему человечеству, допускает сознательное или неосознанное лукавство, поскольку эта задача изначально обречена на провал. Защищая интересы одного человека или группы людей, врач часто идет против интересов другой группы. Поэтому закономерно, что Сас задается вопросом, чьим агентом является врач и чьи интересы он обслуживает.

Кроме того, что врач является собственным агентом и агентом пациента, он может быть агентом социальной институции или группы. При этом ценности, которые он исповедует как человек, должны быть поставлены на службу ценностей социальной институции. Таким образом, врач становится агентом государства и психиатрии, и этот статус врача, по мнению Саса, становится явным еще на заре медицины – в греческой философии, в «Государстве» Платона. В дальнейшем он лишь трансформируется в зависимости от эпохи.

Сас вспоминает, что в Средние века врачи часто играли ведущую роль в расследованиях инквизиции, помогая отыскивать ведьм благодаря специальным диагностическим процедурам. В эпоху Просвещения в рамках медицины формируется собственная тоталитарная карательная структура, призванная служить монарху, так называемая медицинская полиция. Медицинская полиция служила не здоровью и не больному, она укрепляла власть и состояние монарха. Союз медицины и государства был окончательно закреплен после Французской буржуазной революции с совершенствованием и гуманизацией процедуры казни, этот союз, по Сасу, явственно проступает в изобретении гильотины. В современную эпоху врач является агентом различных социальных групп, реализуя, поддерживая и укрепляя их интересы. Врач работает на школы и фабрики, проф союзы и работодателей, страховые компании, фармацевтические агентства, иммиграционные службы и тюрьмы и проч.

Вскрывая религиозные корни медицины и психиатрии, Сас обращается к образу психически больного. Уже в своей ранней книге «Миф о душевной болезни» Сас рассматривает отношение к психическим заболеваниям на примере истерии и сопоставляет истерию и одержимость, находя общее между средневековой инквизицией, гонениями на ведьм и современной ему психиатрической системой. «…Я, – пишет он, – попытаюсь показать, как сегодня понятие душевной болезни используется главным образом для того, чтобы затемнить и “оправдать” проблемы в личных и социальных отношениях. Именно так (и с такой же целью) использовали понятие колдовства и одержимости с периода раннего Средневековья и вплоть до нескольких эпох после Возрождения»[512]. Поэтому: «Сегодня так называемые душевнобольные – официальные козлы отпущения современного общества»[513]. Так, используя образ козла отпущения, привлекаемый Сартром в его работе «Святой Жене», Сас описывает механизмы отчуждения, инаковости и стигматизации.

Сас подчеркивает тот факт, что современное человечество лишь обманывается частой переменой моды на так называемых козлов отпущения и воспринимает эти изменения как научно-технический прогресс. Само допущение о существовании одержимости или психического заболевания, на его взгляд, покоится на определенного рода вере, которая в обоих случаях обслуживает интересы конкретного класса (в случае одержимости – духовенства, в случае психического заболевания – медицинской гильдии) и приносит в жертву социальной целесообразности конкретную группу людей, которые становятся «козлами отпущения» – группу ведьм или группу душевнобольных.

Сразу же стоит отметить, что модель маргинальности «козла отпущения» носит у Саса иной характер, чем у Лэйнга и Купера. «Козел отпущения» Саса более принадлежит группе, он более необходим ей, поскольку служит точкой определения ее идентичности. Маргинал и шизофреник Лэйнга и Купера, хотя и связаны крепкими и нерушимыми связями со всеми членами группы, не являются одним из центральных элементов ее идентификации. Маргинал для них находится на периферии группы, он вытесняется ею; он не изобретается группой, а является для нее онтологической данностью, с которой она должна справиться. Для Саса же маргинал связан с ядром идентификации и соотносится с сакральным символом группы, он необходим ей и является ее неотъемлемой частью.

Ссылаясь на Грегори Зилбурга, Сас отмечает, что если заменить слово «ведьма» словом «пациент», а слово «дьявол» убрать вовсе, то средневековые описания случаев одержимости предстанут перед нами как блестящие примеры описательной клинической психиатрии XV в. Представление о психическом заболевании, на его взгляд, выполняет в современном обществе ту же функцию, которую выполняло представление о ведьмах в позднем Средневековье.

Похож и социальный статус психически больных и одержимых. Среди признанных ведьмами женщин большинство составляли представительницы низших классов – бедные, необразованные, социально беспомощные. Поэтому признание одержимым, точно так же, как сейчас постановка диагноза, – это приговор и оскорбление, а также несмываемый позор. После этого приговора положение одержимых, как и положение душевнобольных, становится много хуже, чем положение обычных заключенных. Психически больной лишен всех тех прав, которые гарантируются заключенному, в частности, права на личную неприкосновенность и неприкосновенность жилья, права на личную переписку и проч.