Читать книгу "Призрак Бомбея - Шилпа Агарвал"

Милочкину золотистую дупатту, которую Джагиндер забрал у инспектора Паскаля, заперли и забыли в одном из стальных шкафчиков Маджи, где она и лежала, пока Нимиш не переселился в комнату бабки после женитьбы на Джухи Кханделвал. Одним холодным утром уходящей зимы, когда Джухи открывала китайские шкафчики Маджи, чтобы заменить ее белые вдовьи сари, уже траченные молью, на свои яркие свадебные, она вдруг обнаружила дупатту, изящно вышитую изумрудными лепестками и странно пахнувшую морем. Накидка показалась ей старой, тяжелой, словно в ткань вплелось что-то живое.

— Странно, нй? — Джухи протянула ее Нимишу, как раз читавшему «Встречу с судьбой» Джа-вахарлала Неру.

— «Наступает один из редчайших моментов в истории, — процитировал Нимиш эпохальную речь. — Момент, в который душа нации, долго пребывавшей под гнетом, наконец обретает свой истинный голос».

Джухи всмотрелась в лицо мужа, отраженное в зеркале трюмо. Тяжелый импортный гарнитур из тика достался ей в приданое, там еще были шкаф, комод и кровать того же дерева.

— Нашла среди старых сари Маджи. — Она сделала еще одну попытку, решительно тряхнув перед ним дупаттой. — Это ее?

Нимиш уловил металлическую вспышку в небольшом овальном зеркале: миллионы сверкающих лепестков плыли в море золота, в пучине которого тонула крохотная пташка. Яростная боль стиснула ему грудь, клинком врезавшись в сердце, и в памяти всплыла картина: Милочка стоит под тамариндом, прячась от ливня, и эта самая дупат-та ниспадает на ее бронзовую кожу, пухлые груди, атласный лоб, прижимающийся к его лбу.

— Не знаю, — ответил Нимиш, и книга выскользнула у него из рук на пол. — Да, наверно, бабкина.

Но Джухи заметила на его щеках мальчишеский румянец — ту же краску стыда, какой он заливался в их первые брачные ночи. Мельком взглянув на него изумрудными глазами, она бросила дупатту на кучу старых сари, хоть ее и кольнуло сомнение.

— Попрошу Кунтал унести их, ведь на Маджи они уже не налезут, — сказала она и, связав все в узел, решительно вышла из комнаты.

Нимиш сел на кровать и уставился на мешок с одеждой, борясь со страстным желанием достать осколок прошлого и хотя бы на миг прижаться к нему щекой…

…В отчаянии пролетело несколько месяцев, о Милочке не было ни слуху ни духу, и тогда мать втайне договорилась о встрече с Джухи и ее семьей. Сидя напротив Джухи в ресторане и багровея от злости, Нимиш понимал, что угодил в ловушку, ведь если парень встречается с девушкой лицом к лицу, это равносильно помолвке. Как потенциальный жених он имел право отказаться, но отвергнуть девушку — значит погубить ее репутацию, а Нимиш не мог нанести подобное оскорбление. Савита знала, что для ее старшего сына девичья честь превыше собственных желаний, и использовала это против него. Поэтому свадьба состоялась. Всеми силами Нимиш старался избавиться от прошлого во имя будущего — ради своей молодой жены, которую искренне боготворил. Но глубокой ночью, когда они сплетались в любовных объятиях, он видел перед собой лицо Милочки. Всегда только ее…

Нимиш подавил непреодолимое желание развязать узелок и навсегда избавиться от того свидания под тамариндом, от воспоминания столь драгоценного и столь божественного, что перехватывало дыхание. Нимиш даже порой задумывался: а было ли все это на самом деле?

— Джухи, — наконец позвал он жену натянутым голосом, вставая и поспешно вытирая слезы на глазах. — Джухи, мне надо в университет.

Затем, нежно дотронувшись до узелка с платьями, словно это была шелковистая щека самой Милочки, он вышел из комнаты.

— Ними, — крикнула вдогонку Савита, царственно восседая за обеденным столом рядом с тарелкой золотистых пирожных. — Иди завтракать.

— Я приготовила тебе чай, как ты любишь, — тихо добавила Джухи, протягивая чашку.

Но Нимиш покачал головой и вышел из бунгало. Он попросил Гулу отвезти его на трамвайную остановку «Дхоби-Талао»: если ехать оттуда до «Кингс-Сёркл» и обратно, можно читать больше двух часов подряд.

Савита свирепо глянула на Джухи, пытаясь скрыть отчаяние и беспомощность. За месяцы, прошедшие после свадьбы, Нимиш отгородился от матери, его нежные чувства к ней заметно остыли, но при этом он всегда оставался послушным сыном. Всякий раз, когда Нимиш отворачивался, Савита понимала, что хоть она и завладела бунгало, но утратила нечто гораздо более ценное.

Джагиндер, в конце концов смирился со своей ролью в гибели ребенка. В тот день, когда родилась его дочь, Маджи пришла к нему и рассказала всю правду. Но он не захотел смотреть, не хотел верить, что у него родился такой урод.

«Что можно сделать?» — спросил он, прощаясь с мечтами о дочери: уже не будет ни свадьбы, ни приданого, ни внуков, ни нормальной жизни.

«Ее заберут хиджры. Мы можем скрывать это лишь временно. Ведь закон над ними не властен», — ответила Маджи.

«Нет! — поперхнулся он. — Лучше уж ей не жить вовсе».

Глаза их встретились, наполнившись беспредельной грустью и бессилием. Маджи прижала младенца к груди и вдохнула сладкий, молочный аромат его кожи. Она не видела иного выхода, иных возможностей.

Маджи вспомнила вдовую подругу детства.

«Этот ребенок не должен познать страданий — неумолимой жестокости мира», — сказала она, дожидаясь его согласия.

Джагиндера охватила тоска.

Он должен спасти ребенка от участи, которая хуже смерти.

И он кивнул.

Золотистую дупатту вынесли из дома вместе со старыми юбками Маджи, навсегда вычеркнув из их жизни. Шелковое воплощение Милочкиной судьбы, широкий прямоугольник ткани, хранивший затхлую память о любимой девушке, был слишком опасен для хрупкого сердца Джухи и слишком болезнен для разбитого сердца Нимиша.

Поэтому он исчез.

Исчез вместе с миллионами других историй, которые будоражат темную, бездонную, обнаженную душу Бомбея.

В марте, когда ласковая бомбейская зима окончательно уступила настырному летнему зною, Парвати родила. Из ее тела со следами трудной биографии колониализма, голода, сиротства, изнасилования, рабства — появился на свет ребенок: девочка с густыми волосами и кожей кофейного цвета, точь-в-точь как у матери. Парвати назвала дочку Аша — «надежда».

В первые дни жизни младенец беспрестанно кричал во сне, его крошечное личико морщилось от боли, а глазки никак не могли выжать слез.

Савита отправила Гулу за импортной микстурой от колик — знаменитым «вудвордсом».

— Это она прошлое вспоминает, — успокоила Парвати побелевшего Канджа, который дежурил с кастрюлей свежей укропной воды от вздутия. — Пусть попрощается с ним и облегчит душу.

Она засунула под матрас, где лежал младенец, железный ключ, чтобы помочь ему вступить в новую жизнь, наконец-то спрятав под замок страдания прошлой.

Через четыре дня ребенок, как по волшебству, успокоился, начал весело сосать грудь Парвати и спать глубоким, безмятежным сном. Иногда Кунтал вносила его на одеяле в зал, а сама прибиралась, и Аша осматривала комнату, словно хорошо ее знала.