Читать книгу "Бармалей и Снегурочка - Геннадий Тарасов"

оставил мастерскую и методично, комнату за комнатой, обежал все помещения дома, этаж за этажом, включая, разумеется, зрительный зал. Шляпа так и не нашлась.

Он остановился на площадке наверху лестницы, перед входом в зрительный зал, над которым как в прежние времена красовался герб князей Утяшевых, и стал думать. Надо сказать, что радостного настроения от прекрасного известия у него совсем не осталось. Рассеялось, причем быстро, заместившись тревогой и предчувствием неотвратимой беды. Но он старался держать себя в руках и думать, думать! Потому что, если он позволит себе вдаться до паники, все, вообще все может свалиться в тар-тарары.

Думай, говорил он себе, думай! Но слова плохо помогали, ничего в голову не приходило разумного.

Странно, что в театре до сих пор никого нет, подумал он подозрительно. Но потом вспомнил, что в пятницу актеры и прочий персонал собираются здесь лишь после обеда, часам к трем, и готовятся к завтрашним представлениям, бывает, до позднего вечера. Это он, как обычно, пришел раньше всех.

Над центральной лестницей имелось большое окно, и Василий Павлович, прервав свой безрезультатный поиск, остановился прямо перед ним. Он стоял и смотрел туда, вовне, в мир осени, и ему казалось, что мир тот удаляется от него. Отделяется и удаляется. Вдруг резко, прямо на его глазах потемнело, наползла низкая туча, и из нее сыпануло снегом. Снег больше походил на крупу, жесткую и окатанную, она шрапнелью ударила по стеклу.

Василий Павлович вдруг спохватился, что не осмотрел еще внутренний дворик. Он скатился по лестнице и мимо Арины Родионовны, проигнорировав ее возглас и, возможно, вопрос, толкнув дверь, выскочил во двор.

С неба действительно сыпалась крупа. Жесткие снежинки с налета кололи лицо, зарывались в волосы, в бороду. Заметно похолодало, похоже, даже подмораживало. Кукольник втянул голову в плечи.

Дорожки уже оказались засыпаны снегом, а вот трава на газонах торчала щетиной сквозь белую посыпку, и эта зелень сквозь снег была нестерпимо яркой. В центре двора, в месте пересечения дорожек, стоял небольшой фонтан, уже с месяц как неработающий. К нему-то Василий Павлович, толкаемый странным беспокойством, и направился. И, не дойдя до цели несколько шагов, издали обнаружил то, что искал.

Шляпа Злозвона лежала на самом верху, накрывала верхнюю лейку фонтана. Она была присыпана снегом, впрочем, не сильно, сосульки свободно свисали по сторонам и, толкаемые завихрениями воздуха, тревожно позвякивали.

«Ну, вот что это такое? За каким чертом и кому понадобилось это делать»« – спросил себя Василий Павлович. Потянувшись, он забрал шляпу с фонтана и, прижимая ее к себе обеими руками, вернулся в театр. По дороге почувствовал, что – отлегло. Отлегло, но осадочек остался!

– Хозяин! К вам тут пришли! – возвестила Арина Родионовна, едва он вошел.

– Где, кто?! – спросил директор резко, резче, чем следовало. Он огляделся кругом, но в фойе никого постороннего не было. – Где? – повторил он.

– Посетитель прошел в ваш кабинет. Я пыталась его задержать, но он меня проигнорировал.

– Вот как? – удивился Василий Павлович. Арина Родионовна у гостей, вообще у всех, кто ее видел и с ней общался, пользовалась непререкаемым авторитетом. Понятно, известие, что кто-то ее не послушался, наполнило кукольника новой тревогой.

Не выпуская шляпу Злозвона из рук, он по лестнице быстро поднялся на второй этаж и вошел в кабинет.

Это был обычный кабинет, традиционный, устроенный по тому же принципу что и кабинеты директоров театров по всему миру. То есть, в нем были стол и кресло самого директора, и специальная мебель для посетителей, и много афиш сыгранных и не сыгранных представлений по стенам. Так вот, этот гость все переиначил. Он развалился в кресле кукольника и даже положил ноги на его стол.

Неслыханная дерзость!

Василий Павлович с порога сразу хотел было возмутиться таким поведением незнакомца, но, едва взглянув на него, не стал. Вместо этого, он быстро освободился от шляпы Злозвона, сунув ее на сейф, потом придвинул стульчик к столу и сел напротив гостя.

– Надеюсь, вам удобно? – спросил он его добродушно, почти ласково.

Посетитель нисколько не смутился, хотя ноги со стола все же снял. Но и не более, освобождать директорское кресло он не собирался.

– Мр, да, приятное сиденье. Так бы и сидел на нем!

– Так вы и не вставайте, – предложил Василий Павлович. Он чувствовал странное, неизъяснимое возбуждение. Он вдруг понял, что чего-то такого необычного давно уже ждал. Ждал, не отдавая себе отчета, не признаваясь себе в том. И вот!

– Правда? – обрадовался посетитель. – Ой, спасибо! А то все хожу, хожу! То туда, то сюда... Ноги гудят, право дело!

Василий Павлович широко улыбался, разглядывая гостя. Одет тот был в необычный костюм из черного бархата, плотно облегавший его плотное, гладкое, даже упитанное тело. Если предположить, что он пришел сюда прямо с улицы – а что еще можно было предположить? – наряд его получался явно не по сезону. Плюс ослепительно белая манишка и галстук-бабочка. И такая же бархатная круглая, как тюбетейка, шапочка на голове, сидевшая плотно, будучи надвинутая низко, на самые уши. Редкие, но пушистые, какие-то кошачьи усы на улыбающемся лице. И, в завершение портрета, круглые черные очки на носу пуговицей, за которыми поблескивали и посверкивали глаза. В общем, как показалось Василию Павловичу, чрезвычайно милый и располагающий к себе образ.

– Вы, случаем, не китаец? – вдруг спросил он у гостя. И как будто сам удивился своему вопросу, и даже несколько сконфузился.

– Мр, пожалуй, что, некоторым образом, и китаец, – ответил посетитель с готовностью. – Мы ведь, если разобраться, все в некоторой степени китайцы, кто-то больше, кто-то меньше, так что вы не смущайтесь. Спросили – и спросили. И хорошо.

– А вы...

– Я Лютиков буду, артист Лютиков, – представился господин в бархатном костюме с готовностью. – Константин Борисович.

– Ну, а я...

– Можете не утруждаться, я вас, Василий Павлович, прекрасно знаю.

– Но, помилуйте, откуда?

– Общие знакомые, да-с. И даже более чем знакомые.

– Странно, хм, хм. Впрочем, да. И по какому вопросу? Чем могу быть вам, Константин Борисович, полезен?

– Скорей я, Василий Павлович, могу быть, мр, полезен вам. И могу, и жажду. Особенно в виду будущих перемен в вашем семействе.

– Вы это на что намекаете?

– Я имею в виду вашу невестку, Снегурочку.

– Марфутку!

– Совершенно верно, Марфутку! В девичестве – Снегурочку.

– Но откуда вам