Читать книгу "Загнанный - Василий Павлович Щепетнёв"

Загнанный

Глава 1

Предуведомление

Автор не устаёт напоминать: он сочинитель. Фантаст. Выдумщик. Данное произведение тоже выдумка, как выдумка сама альтернативная история. И потому известные лица, которые встретятся читателю, не имеют ничего общего с реально существовавшими и существующими персонами, несмотря на совпадающие фамилии, имена и отчества.

Неправда это всё, в общем.

19 января 1924 года

Интернациональная медицинская помощь

— Эгей, кто-то едет, — сказал Степан.

Мужики, числом до двух дюжин, взялись за лопаты и стали чистить дорогу. Неспешно, там и чистить-то всего ничего. Но следует показать рвение.

Пятнышко росло, росло и выросло в автомобиль иссиня-черного цвета. Хороший автомобиль. Большой. Вместительный. На этой дороге видели немало автомобилей — и «Паккарды» бывали, и «Рольс-Ройсы», и «Рено», и «Бельвили». Но этот здесь впервые.

Автомобиль остановился. Распахнулась дверца, и на снег вышел шофёр.

— Эй, граждане! Эта дорога ведет в Горки, к нашему дорогому вождю Ленину? — спросил он.

Мужики отвечать не торопились. Разглядывали и шофера, по лицу и говору тамбовского мужичка, но в кожаном шлеме, кожаном пальто, высоких ботинках на толстой подошве, сразу видно, не простой шофёр. Да они простыми и не бывают на этой-то дороге.

— А вы кто такие будете, что дорогу спрашиваете? — спросил Степан.

— Мы будем интернациональная бригада неотложной медицинской помощи, — ответил шофёр.

— Дорога та самая, — ответ удовлетворил Степана. Какие только медики не ездят по дороге, и немцы, и наши, и китайские. Теперь вот интернационал. — Три версты проедете прямо, а там справа увидите, за лесочком. Не заблудитесь, дорога прямо туда и ведет.

— Ну, спасибо тебе, гражданин, — и шофёр вернулся в машину.

— Мил человек, а скажи, что за машина у тебя такая? Не «Лорен-Дитрих», случайно?

— Нет, — засмеялся шофер. — Это «Студебекер», зверь, а не машина. Мотор в шесть цилиндров! Было восемь, два украли! — и он тронул с места. Автомобиль резво набрал скорость и вскоре скрылся: дорога уходила в лес.

— Вишь ты, «студень-бекер», — сказал, глядя вслед, Захарий. — Поди, стоит дороже сотни лошадей.

— Точно так, — ответил Степан. — Дорогой автомобиль. Для него — только самое лучшее.

Мужики сложили лопаты на снег и вернулись к костерку, греться. На сельцо возложили повинность — чистить дорогу, они и чистили, но душу не вкладывали. Даже будь у них лошади, по этой дороге мужикам ездить не полагалось. Не про них она. Обходной, обходной добирайтесь, если кому нужно.

— А вот ты как думаешь, доедет этот «студень-бекер», если б на то случилось, до Петербурга? — спросил Захарий.

— До Петербурга доедет, — уверенно ответил Степан.

— А до Казани, я думаю, не доедет.

— До Казани не доедет. Бензин у них грязный, чуешь, серой пахнет.

Мужики принюхались. И в самом деле, серой.

Но шофёра бензин не смущал. Он знал, что бензин наилучший, а запах есть обман обоняния, и только. Сопряжённая иллюзия.

— Можно, я спою, господин барон? — спросил он. — Невмочь терпеть вот это всё.

Этим всем была очередная сгоревшая усадьба, что виднелась в стороне. Мужички постарались, а смысл? Война дворцам?

— Помолчи, Селифан. Напоёшься ещё, будет случай, — ответил тот, кого шофёр назвал господином бароном. Неопределенных лет, сухощавый, одетый в дорогую на вид шубу немецкого покроя и пыжиковую шапку, он сидел на втором сидении рядом с африканцем. Африканец же был одет в еще более дорогую шубу, уже французского вида и лисью шапку, на руках у него были белые кожаные перчатки.

Рядом с шофером же сидел натуральный турок — усатый, в кафтане красного цвета с золотым шитьем, на ногах темно-красные полусапожки с загнутыми носами. На коленях он держал небольшую саблю в ножнах, опять же украшенных золотом.

Интернационал, точно.

Селифан на запрет не обиделся. Чувствовалось, он поёт — но про себя. Вам же хуже, что не слышите.

Машина поднялась на пригорок. Усадьба вот она, рукой подать, особенно если под капотом мотор на восемьдесят лошадей.

Приблизились. Ворота нараспашку. Нет, их не ждут, просто расхлябанность и разгильдяйство.

Они заехали в усадьбу, к высокому двухэтажному дому. Шесть колонн на фронтоне. Классика.

Никто не встречает. Порядочки у них, однако.

Автомобиль остановился прямо у ступеней крыльца.

Вышли неспешно, сначала турок, прицепивший саблю на пояс, потом африканец, затем шофёр Селифан, и последним покинул «Студебекер» господин барон.

— Тут у них, вижу, мухи не чешутся, — сказал турок.

— Тише, Мустафа, тише. Зима же, какие мухи, — голос африканца, глубокий, бархатный, возымел эффект: дверь раскрылась, и на крыльцо вышел красноармеец в видавшей виды шинели. Безоружный.

— Кто вы? — спросил он.

— Доктор Магель с бригадой интернациональной медицинской помощи, — ответил шофёр.

— Я доложу, — сказал красноармеец и вернулся в дом.

— Холодно, — сказал барон, он же доктор Магель.

— Это мы мигом, — Мустафа поднялся на крыльцо. — Не заперто.

Все четверо вошли внутрь.

Холл, когда-то нарядный, был изрядно захламлен. В воздухе пахло кислой капустой.

— Как все запущено, — сказал африканец.

— Ты, Антуан, еще не видел, что такое запущено, — заметил Селифан. — А это так, пустяки. Эксцесс временщика.

Навстречу вышли давешний красноармеец и с ним второй, в гимнастерке и брюках-галифе.

— Кто вы такие есть? — спросил он с балтийским акцентом.

— Мы есть медики-интернационалисты, — ответил шофёр, самый бойкий из новоприбывших. — Вы должны были получить на наш счет соответствующий документ, товарищ Вычетис.

— Я ничего не получал, — ответил человек в галифе.

— А вы посмотрите, посмотрите в карманах, — проникновенно сказал шофёр. Остальные молча смотрели на прибалта.

— Чего уж смотреть, — недовольно ответил тот, но провел рукой по карманам гимнастерки. Расстегнул клапан, запустил пальцы, извлек сложенную вчетверо бумагу.

— Да, действительно, письмо… Как забыл я про него? — сказал он растерянно и безо всякого акцента.

— Это бывает. Это еще как бывает: заботы, утомление, вещества, — радостно сказал шофёр.

— Ведите нас к госпоже Крупской, — повелительным тоном распорядился африканец Антуан. На голову выше всех, он смотрелся языческим богом, случайно забредшим в захудалую усадьбу.

Она, усадьба, знала лучшие времена — это было видно и по высоким, в лепнине, потолкам, по картинам, развешенным по стенам,