Читать книгу "Прогулки на костях - Рэндалл Силвис"

– И все же они оказались в церкви, – сказал Висенте.

– Лично я, – снова заговорила Джейми, – думаю, что церковь, а особенно эта потайная стена, стала своего рода… местом особых полномочий для Берла. Оттуда он мог наблюдать, как его жена занимается сексом с другими мужчинами. Он мог оставить свои следы по всему офису.

– Пометить свою территорию, если сказать другими словами, – вставил Хойл.

– Именно, – сказала Джейми. – Вполне вероятно, что у него самого выработался фетиш к этому месту. Там он чувствовал такую силу. Словно в личном царстве.

– И окруженный, – сказал Хойл, – трофеями его войны со всем миром.

– Сознание Берла – то еще крысиное гнездо, – пожал плечами Демарко. – Пока что мы можем только догадываться о его мотивах.

– Я вот, – заявил Хойл, макнув песочное печенье в чай, – с удовольствием послушаю эти догадки.

– В том поместье все шло прекрасно, – сказал Демарко после паузы. – Каждый раз, когда доктор хотел построить новое здание, Берл был за главного. Делал покупки, нанимал бригаду, забирал оставшиеся суммы себе.

– И понимал, – добавила Джейми, – что Фридл не станет жаловаться. Ведь Берл знал слишком много.

– И однажды, по какой бы то ни было причине, гнойник приглушенной когда-то обиды Берла на Ройса все же прорвался. Поэтому он выкопал тела, превратил их в скелеты и нашел им новый дом. За что Ройс, как он полагал, когда-нибудь заплатит свою цену.

– Может, у Берла даже изначально был этот план, – добавила Джейми. – С первой девушки. Возможно, он никогда и не прекращал пытаться отомстить Ройсу.

– И все же, – сказал Хойл, подняв палец вверх, и задумался над тем, что хочет сказать. – Та забота, если можно это так назвать, которую Берл проявил к останкам жертв. Кости были начисто вымыты. Убраны все остатки одежды. И даже их волосы. Кто-то даже назвал бы такое отношение «благоговением».

– Этому я могу придумать два объяснения, – сказала Джейми. – Первое: Берл – собственник. Ему нравится иметь абсолютный контроль над теми вещами, которые он считает своими. Доктор Фридл назвал его «скрупулезным», а миссис Фридл назвала «собственническим». Этим и может объясняться подобное его поведение.

– Он таким своеобразным способом, – размышлял Хойл, – сохранил личность каждой жертвы, а не просто собрал все кости в кучу.

Джейми кивнула и продолжила:

– А другая теория базируется на особенностях его возбуждения. Некоторые исследования связывают преступность с низким уровнем возбуждения в головном мозге. Некоторые люди наследуют нервную систему, невосприимчивую к нормальным уровням стимуляции.

– И так они поднимают этот уровень? – спросил Демарко.

– Опасная деятельность, асоциальное поведение, преступления, сексуальная распущенность, все, что считается девиантным или извращенным, – кивнула Джейми.

– Включая, – снова вставил Хойл, – скрупулезное и одержимое очищение костей своих юных жертв.

– Господи боже, – покачала головой Розмари. – Какое у него сознание. Я с содроганием думаю о том, что такие люди вообще существуют.

– К сожалению, – заметил Хойл, – их очень много. Только не у всех есть возможности.

Они все затихли на какое-то время. Хойл отряхивал крошки с коленей. Свет за окном затухал, поэтому комната становилась все темнее.

Первым встал Демарко и пожал руки собеседникам. Джейми последовала его примеру, но под конец Розмари сжала ее в долгих объятиях.

– Увидим ли мы вас снова? – спросила Розмари перед тем, как выпустить руки Джейми.

Джейми повернулась к Демарко за ответом.

– «История никогда не прощается, – сказал он. – История говорит: «Еще увидимся»».

– Прекрасная цитата, – восхитился Хойл. – Эдуардо Галеано. Просто прекрасная.

Часть VI

Я стану водяным колесом, вращающимся и вбирающим твой вкус, пока движется вода.

Руми

Глава сто пятьдесят первая

Вечером они немного посидели на крыльце бабушкиного дома, мягко покачиваясь на качелях, скребя ногами по доскам. Они оба не испытывали особой потребности ни в разговоре, ни в чем-то еще кроме присутствия другого, сплетенных рук, ее головы на его плече. Свет померк, все остыло, и в полумраке запах летней клетры стал сильнее, благоуханнее, чем в любую другую ночь.

– Должна признать, – сказала ему Джейми, – ты был почти нежным тогда с Висенте.

– Я понимаю его разочарование, – пожал он плечами. – Ройс лишил его работы. И все еще пытается лишить всех денег.

Качели так и скользили вперед-назад, вперед-назад.

Время от времени где-то лаяла собака, но в остальном ночь казалась Демарко сверхъестественно тихой. Почти как те октябрьские ночи, которые он помнил еще из детства – когда он достаточно подрос, чтобы после наступления темноты одному выходить из трейлера и отправляться бродить по лесу или искать поле, откуда можно было бы изучать звезды.

Крик гагары где-то вдалеке удивил их обоих. Отчаянный в своей пронзительности, он начинался низко, затем поднимался на несколько тонов выше, а затем снова возвращался к первоначальному.

– Это странно, – заметила Джейми. – Гагары обычно проходят через Кентукки гораздо позже.

– Она заблудилась, – предположил Демарко.

– Звучало оттуда, да? Этот крик такой печальный и жалобный.

Они снова на время затихли и еще раз качнулись. Спустя несколько минут Джейми спросила:

– О чем ты думаешь, малыш?

– О Томе Хьюстоне. И о том, что он сказал мне в том сне, когда я был в медвежьей клетке.

– Ты помнишь, что он говорил? Или все как в тумане?

– Он какое-то странное слово сказал… «сентипенсанте». Оказывается, это португальский. Оно означает «чувствовать размышление».

– Чувствовать и размышлять о чем? – спросила она.

– Не чувствовать и размышлять. Это скорее размышления, которые исходят из чувств. Только от опыта. Не от логики и анализа, а только от чувства. Чувства, которое излучает правду. Такую правду, которую нельзя описать словами.

– Как любовь, – подсказала она.

Демарко кивнул.

– А еще эта фраза про «глобус и плод». Я это загуглил, но не особо ожидал что-то найти.

– И?

– Это из стихотворения «Арс Поэтика», написанного Арчибальдом Маклишем. Оно о поэзии. О том, что такое стихотворение и что оно должно делать.

Джейми на мгновение задумалась, а потом сказала:

– Ладно. И как это относится к вопросу, который ты задал Томасу, о смысле жизни?

– Том сказал: «Жизнь – это стихотворение». Так что да. Если я поставлю слово «стихотворение» вместо слова «жизнь», то все обретает смысл. Особенно последняя часть. «Стихотворение должно не значить, просто быть».