Читать книгу "Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности - Василий Звягинцев"

— Знаешь, Миша, все эти войны, истории которых мы старательно учим, — полная херня! Соберем двадцать умелых бойцов, поедем в Берлин и в Вену, застрелим кайзеров, обоих, начальников их Генштабов и сами штабы бутылками с керосином спалим. И все — никакой войны не будет…

Что бы он, тогдашний старший унтер-офицер старшей роты артиллерийского училища, ответил? Что так нельзя, так не воюют?

А что же сейчас? Что ему мешает думать и действовать, как при Каховке, при захвате Царьграда и позже? Неужели то самое, на что намекал Александр Иванович, — давление времени? Неизвестный закон природы, не позволяющий человеку, включенному в собственную эпоху, выходить за рамки принятого в ней образа жизни? И сейчас, лишенный поддержки и контроля товарищей из будущего, он снова сдвигается назад, за ранее один раз перейденный рубеж?

Басманов отогнал ненужные мысли. На самом деле — единственно верные.

Снова начал рассуждать, как командир этого времени, поставленный в такие вот условия. Условия были не очень. Месяц боев подтвердил, что основное бурское войско к сражениям с решительным результатом не готово. Это относилось и к рядовым бойцам бурских коммандо, и к их предводителям. Назвать их «офицерами» можно было только в ироническом смысле. Или — из лести.

Устояв в оборонительных боях, нанеся англичанам несколько чувствительных поражений, даже заняв Наталь, объединенные силы обеих республик почти полностью утратили боевой порыв. Прорвавшись к предполью Капского хребта, на двести километров южнее Де Ара, «армия» за следующую неделю успела потерять больше половины личного состава, занявшегося грабежами и сопровождением домой трофеев. Их, ничего не скажешь, захвачено было просто невероятное количество для этих привыкших к натуральному хозяйству людей. Не говоря о качестве обмундирования, обуви, тканей, конской сбруи, шанцевого инструмента и т. д. и т. п. Это все равно, как толпу советских послевоеннных колхозников запустить в американский супермаркет Вулворта: «Гуляй, ребята, здесь все ваше и бесплатно!»

Для личного благосостояния дорвавшихся до трофеев буров — пришествие Царства небесного, для судеб государств — катастрофа.

Перед позициями Кронье, Жубера и Девета, которые сами по себе были людьми незаурядными, полководцами-самородками (но не для современной войны), простиралась низина, без серьезных встречных боев очищенная англичанами. Но за ней, к югу, местность начинала повышаться, террасами, плато и отдельными вершинами, расположенными довольно равномерно по всему пятисоткилометровому фронту, от побережья Атлантики и до Джефрис-бея, уже на берегу Индийского океана.

По кратчайшему расстоянию, прямо на Кейптаун, пробиться было можно, особенно с ходу. Сугорин еще неделю назад показал тщательно отработанный на карте план операции со всеми расчетами. Генералы вдумчиво рассматривали разноцветные стрелы, слушали безупречно звучащие доводы генштабиста, цокали языками, дымили трубками. Задавали вроде бы разумные вопросы. Однако закончилось совещание ничем. Натура оказалась сильнее.

Одно дело — отбиваться на своих подготовленных позициях, имея возможность сбежать (деликатнее говоря — совершить марш-маневр) до следующего боя, который можно будет принять по тем же, давно отработанным правилам. Совсем другое — упорно наступать, заведомо зная, что теперь неприятель находится в выгодном положении и потери будут не один к ста, как раньше, а минимум равные. Такому раскладу буры в подлинной истории предпочли сравнительно почетную капитуляцию.

У них сейчас на этом фронте в строю было около пятнадцати тысяч самых стойких бойцов, которые пока еще собирались воевать. Но — на своих условиях. У англичан тысяч двадцать, достаточно растрепанных в непрерывных боях солдат, деморализованных, наскоро сводимых командирами в импровизированные боевые группы. Примерно столько же, по полученным от Кирсанова данным, они в ближайшие дни могли подтянуть из тыла. Тех, кто высадился с транспортов, территориалов и добровольцев, призванных под знамена угрозой вражеского вторжения.

Совсем недавно Басманову на все эти дела было сугубо наплевать. Есть над ним триумвират «Братства», вот пусть там и принимают политические решения. Теперь все переменилось кардинальным образом.

Еще две-три недели промедления, и о победе можно будет забыть. А он ведь не для того согласился принять на себя негласное верховное командование.

У него оставалась надежда на личные переговоры с президентом Крюгером, тот согласился принять его для конфиденциальной беседы завтра утром.

Басманов с Сугориным, в сопровождении полувзвода охраны во главе с капитаном Ненадо, зарекомендовавшим себя наилучшим образом в самых острых ситуациях, выехали в Преторию экстренным поездом. К трофейному паровозу был прицеплен трофейный же блиндированный вагон, вооруженный четырьмя пулеметами и шестиствольной картечницей Норденфельда в открытой полубашне.

Пока Валерий Евгеньевич корпел в своем купе над выкладками и тезисами речи, больше похожей на деликатно сформулированный ультиматум, Басманов пошел пообщаться с офицерами. Все здесь были «константинопольцы», все прошли с ним долгий боевой путь, включая Берендеевку и Москву XXI века. Они давно не удивлялись ничему.

Табачный дым висел коромыслом, несмотря на откинутые железные крышки бойниц. Все занимались извечным русским делом, спорили друг с другом и наперекрест, если вдруг чем-то задевали слова, произнесенные в соседней компании.

— Нет, братцы, «маузер» — хорошая винтовка, лучше трехлинейки, один затвор чего стоит…

— Была б она хорошая, немцы с ней хоть одну войну бы выиграли. А на самом деле?

— Да что ты мне рассказываешь? У англичан культура и свободы. А буры что? Тьма и дикость. Даже с молодыми девахами поговорить не о чем! Хуже, чем в Самарканде…

— Вот еще Смердяков выискался. «Хорошо, если б культурная нация победила весьма дикую-с». В гробу я их свободы видел. На совдеповские свободы не насмотрелся? Мало не показалось?

— История, господа, она не по спирали развивается, она исключительно зигзагами… А мы, значит, при этом деле стрелочниками. Что ты мне про Самарканд рассказываешь? Я в шестнадцатом году в Трапезунде высаживался, вот там…

Басманов прошел вдоль разделенных броневыми траверсами выгородок, движениями руки показывая, что вставать при его появлении и вообще обращать внимание не следует. В конце вагона, под открытым люком, и воздух был почище, и люди собрались посолиднее, разговаривали без ажитации.

Старший по званию и возрасту, Игнат Ненадо, самый из всех малообразованный — всего четырехклассное ремесленное училище и школа прапорщиков военного времени, умом обладал природным и весьма цепким. Пошел бы служить к красным, а не к белым, мог бы достичь высших чинов, вроде как Буденный, Жуков или Апанасенко. Но к красным он испытывал лютую ненависть по многим причинам. И настоящие офицерские погоны, пусть однопросветные, были ему дороже совдеповских шпал и ромбов.

Увидев полковника, он обрадовался, такой слушатель весьма подходил на роль арбитра в затянувшемся споре с тремя другими офицерами, не понимавшими очевидного.