Читать книгу "Автопортрет неизвестного - Денис Драгунский"

– Мне детская тема не интересна ни капельки, – подтвердила Юля. – Но, если тебе интересно, могу рассказать. Пожалуйста. Родилась девочка. В марте восемьдесят пятого.

– Назвали Перестройкой, – засмеялся Игнат.

– Типа того. Хотя нет. Перестройка – это уже восемьдесят седьмой. Ну неважно. Родилась девочка. Мама ее, то есть Тоня, Перегудова Антонина Сергеевна, умерла родами, как говорили в старину. От эклампсии. Куда девочку девать? Папы у нее нет, умер, как ты помнишь, четырнадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Бабушка – баба Валя, мать Тони и первая жена министра Перегудова – жива, но старая и болеет. Остаются Алексей и Оля. Тут, правда, появляется Таня Капустина. Тоже, кстати, совсем немолодая, ей в тридцать восьмом – почти двадцать лет, то есть она девятнадцатого года. Считай, сколько ей в восемьдесят пятом? Шестьдесят шесть! Но все-таки тётя. Хотя и сводная, если можно так выразиться. Потому что ее мачеха, Марина, первая любовь художника Алабина – старшая сестра Ярослава Диомидовича Смоляка. Марина Смоляк. Но мало того, Таня Капустина – дочь вот этого арестованного и погибшего архитектора Капустина и художницы Леонтины Карасевич, которая бабушка Генриетты Михайловны, которая мама Оли. Вот уж точно седьмая вода на киселе. Но хоть что-то! Я же говорила, что иногда седьмая вода на киселе срабатывает. И эта самая Таня Капустина вдвоем с бабой Валей как-то волокут девочку. После смерти Марины и исчезновения Алабина Таня Капустина с какой-то младшей подружкой осталась жить вот в этом доме. Вот в этом самом! – Юля постучала ногой по паркету, а рукой по стене. – Потому что, как ты помнишь, после смерти Марины Алабин попросил переселить его в маленькую квартиру в этом же доме. Получил квартиру над аркой, то есть сбоку арки, две комнаты и кухня… А в его квартиру въехал молодой сталинский министр Сергей Перегудов, как ты тоже, я надеюсь, помнишь.

– Помню, – сказал Игнат.

Он уже устал от этого перечисления.

Но Юля продолжала.

– Значит, потому что они жили в одном доме, поэтому девочка иногда бывала в гостях у дяди Алеши и тети Оли. Потом дядя Алеша умер. Тетя Оля осталась совсем одна в этой громадной квартире, потому что Римма Александровна и Генриетта Михайловна умерли еще раньше, сначала первая, потом вторая. А детей у Оли с Алешей не было.

– Почему, кстати?

– Оля сделала аборт. При первой же беременности. А потом не получалось. Что-то там лишнее соскоблили. Но и хорошо. Она до конца не верила, что Алёша – сын Ярослава Диомидовича. То есть не верила, что она – не сестра Алёши. То есть она боялась, что она все-таки его сестра.

– А зачем она тогда с ним связалась? Зачем вышла за него замуж?

– Любовь, – сказала Юля. – Уж сколько мы с тобой о любви говорим, а ты всё никак не поймешь ничего. Любовь, любовь, любовь. Первая и на всю жизнь. Она с тринадцати лет никого больше не любила и не хотела. Только о нем и мечтала. Почти десять лет влюбленности, безответной и, главное, безысходной. Инцест! Кошмар, ужас и трагедия. Она с тоской думала, как в конце концов выйдет замуж за нелюбимого и будет тупо рожать и тупо варить кофе… И вдруг все перевернулось! И он назавтра приезжает за ней. Принц на черной «Волге»! Пошло звучит, да? Но ничего. Зато правда.

– Опять про девочку забыли, – сказал Игнат. – Говорю же, не любишь ты детей!

– Ну просто терпеть не могу! – сказала Юля. – Итак, девочка некоторое время жила у тети Оли Карасевич, незаконной дочери министра Перегудова и вдовы без пяти минут академика и генконструктора Алеши, нашего с тобой любимого героя. Тетя Оля была довольно средняя художница-прикладница, колечки и брошки. Даже не средняя, а заурядная, она тогда, в восемьдесят четвертом году, в возрасте двадцать два года, всё правильно про себя поняла и сказала. Она была неплохая в общем и целом… Зато она умела очень мощно молчать. При этом совсем не злая, нет… Но девочка иногда пугалась. Придя домой из школы, она слышала это молчание, оно напирало на нее, как тяжелые и низкие удары барабана в оркестре, которые давят на грудь, на сердце, не дают ему биться свободно. Тетя Оля молчала волной, из своей спальни через гостиную в холл, где девочка ставила портфель на приступочку у вешалки и снимала сапоги, – и это значило, что девочка не сполоснула чашку после завтрака. Или сполоснула, но не поставила на сушилку. И это правильно, ибо только моральные уроды не моют за собой чашки и не ставят их на сушилку. Кстати, спальня у тети Оли, после смерти Алеши и Риммы Александровны, была в кабинете. Она спала на том самом диване, на котором Алеша в семьдесят пятом году первый раз трахнул Лизу, свою первую жену. И на котором потом спала Римма Александровна. А до этого – спал министр Перегудов, убегая из спальни своей жены, которая была вон там! – Юля показала рукой в распахнутую стеклянную дверь и направо.

– Да, – сказал Игнат. – Да, ты показывала.

– В принципе также невозможно исключить, что в какие-то дни, когда Римма Александровна отправлялась с сыном на курорт – мы же помним, что иногда на курорт с сыном ездил министр Перегудов, так что, наверное, Алеша когда-то ездил только с мамой, – так вот, в такие дни, не исключено, к Перегудову приходила Генриетта Михайловна. Так что вот какой замечательный диван. Но одно я могу гарантировать: что художник Алабин с женой Аней на нем не спали. У них была большая двуспальная кровать. Металлическая. С двумя спинками.

– Где девочка? – закричал Игнат. – За что ты ее так ненавидишь, что все время забываешь, все время от нее отвлекаешься?

– Сама не знаю! – Юля развела руками. – Девочка, девочка, девочка… Да. Потом девочка подросла и уехала учиться в другой город. Недалеко от Москвы. Девочка получилась красивая, стройная, умная, способная к иностранным языкам и спорту. Научилась быстро соображать, никогда не уставать и всегда улыбаться. В Москву не возвращалась. В Москве была приватизация, и у нее не оказалось никакой недвижимости. Баба Валя завещала свою квартиру церкви, а для тети Тани и тети Оли она была вообще никто. Девочка работала в городской газете, научилась редактировать тексты; ее хвалили. Иногда даже сама писала статьи. Интервью брала у интересных людей. У начальника областной налоговой службы, например. Или у инвестора, который приехал к ним в город и пообещал оживить завод, совсем рухнувший в девяностые годы. Даже вела передачи на местном кабельном телевидении. Вот так и замуж вышла, прямо сразу и очень удачно.

– Слушай, как ты всё про нее знаешь.

– Я же писатель! – засмеялась Юля. – Я пишу роман! Вернее, уже написала. Ты же сам говорил – писатель о своих героях должен знать всё. А потом девочка, уже с большими деньгами, пришла к тете Оле и сказала: «Я покупаю твою квартиру. Давай, тетя Оля, не корчи из себя обедневшую княгиню. Я тебе дам столько денег, что ты купишь себе шикарную двухкомнатную на “Аэропорте”, я уже подобрала, улица Черняховского, дом четыре, соображай! Писательский дом! Тоже с мемориальными досками! И еще у тебя, тетя моя Оля, останется крупный запас на черный день…» Так всё и вышло. Тетя Оля живет – не тужит, ей всего пятьдесят шесть лет, она всё гнет на горелке мельхиор, делает колечки и браслеты, даже продает кое-что, даже раз в год что-то выставляет и даже потрахивается помаленьку, у нее есть целых два друга, оба художники… Там бывают такие сцены ревности! Просто жуть! С вызовом «скорой помощи». Но страдают, хватаются за сердце и падают с гипертоническим кризом – пожилые ревнивцы, а тете Оле хоть бы что. Знаешь, Игнаша, вот такие трепетные, одаренные, бурно и трагически влюбленные девочки – они потом вырастают в холодных расчетливых теток. Даже не то чтобы холодных, это обидное слово, тетя Оля не такая. Тут другое. Просто она рациональная на сто процентов, вот и всё. Это не плохо. Наверное, это даже хорошо. С ней можно нормально общаться. Она понимает обращенную к ней речь и доступна убеждению. И это очень много! Девочка иногда её навещает, раз в два-три месяца примерно. Приносит корзинку фруктов и хороший коньяк. Они выпивают по рюмочке, болтают полчаса. Тетя Оля считает, что самоотверженно вырастила и воспитала девочку-сиротку. Типа как бы отчасти благодетельница. Девочка не возражает.