Читать книгу "Автопортрет неизвестного - Денис Драгунский"

– Скажешь: тетя подарила.

– Какая тетя?

– Я! – захохотала Юля, но потом замолчала, как выключили.

Сели в ее машину. Поехали в банк, это было совсем рядом, на улице Введенского, и внесли деньги. Шесть тысячерублевых бумажек не приняли – слишком замусленные и заклеенные крестом. Кассирша предложила написать заявление на обмен, то есть на экспертизу. Игнату стало страшно. Вдруг… черт его знает, что – а вдруг? Юля сказала: «Да ладно, да бог с ним!» Кассирша сунула их в лоточек обратно, а Игнат достал другие купюры, специально нашел поновее.

– Спасибо, – сказал Игнат, когда они вышли из банка и пошли к машине.

– Вот когда от фирмы получишь подтверждение и все бумаги на собственность, тогда и скажешь.

– Все равно спасибо.

– Да, – сказала она. – Простое русское мерси. Ладно, пожалуйста, не за что. Вернемся, еще поработаем.

Вернулись.

– Я почему-то страшно устала, – сказала она, когда они снова расселись по своим привычным местам Юля – на диван, Игнат – за письменный стол. – Я понимаю, сейчас будет самое легкое и приятное дело, редактура, шлифовка, ловля блох… Но я просто немыслимо устала. Поехали отсюда.

– Поехали. А куда?

– Давай я покажу тебе эту квартиру. Про которую наш роман. В этом самом доме. Это совершенно реальный дом.

– Я знаю, – сказал Игнат.

– Ты там был? – Она слегка встревожилась.

– Я там раза три уже был. Не внутри, конечно, кто меня пустит. Ходил вокруг, читал мемориальные доски. А мы к кому-то в гости?

– Да нет, какие гости! – на ходу врала Юля. – Там сдается пара шикарных квартир, что-то вроде «апартаменты посуточно», в общем, ключи уже у меня.

– Здорово, – говорил Игнат, сидя в кресле в гостиной и осматриваясь. – Все как ты рассказывала. Двери, стены и даже часы. Хорошо, наверное, что эта экскурсия у нас получилась в конце, а не в начале. А то было бы труднее сочинять. Мне так кажется. Ну что ж, поздравим друг друга. Мы почти закончили. То есть ты, ты, конечно, только ты. Честно говорю, я не мог даже представить себе, что ты такая талантливая.

– Ну зачем так, – сказала Юля. – Я, конечно, способная девушка, но без тебя ничего бы не было… И без Виктора Яковлевича Риттера тоже, это же он тебя назначил, и читал, и советовал. И без Бориса Аркадьевича, который дал денег.

– Тогда пожми мне руку, если все так официально.

– Spasibo, tovarisch! – Юля встала с дивана, подошла к нему, сунула руку дощечкой. Потом чмокнула его в щеку. Села назад. – Ну, давай какое-то заключительное слово, что ли. Ты же у нас за старшего.

– Хорошо. Попробую. Итак, роман дописан. Мы подвязали все ниточки. Мы раскрыли вроде бы случайные узы и связи. Ах-ах, не может быть, за Риммочкой ухаживал Коля Колдунов! Ох-ох, Мариночка Капустина на самом деле старшая сестра Ярослава Смоляка! Вроде бы случайные, но на самом деле глубоко закономерные связи между семьями Перегудовых и Алабиных. Закономерные – потому что так бывает, когда в новой стране создается новое «высшее общество». Все жадно женятся на своих мальчиках и девочках, и тут, наверное, бедняга Миша Татарников прав… Хотя все это нам, демократам, довольно противно. Хотя и сейчас олигархи женятся на дочках министров.

– Вам, демократам, это противно, потому что вы на периферии процесса, – засмеялась Юля. – Потому что вы не олигархи и не дочки министров.

– Наверное, – спокойно сказал Игнат. – Я-то уж точно ничья не дочка. В общем, Алабин под именем Гиткина умер в престарелом доме, какая-то младшая подружка покойной Тани Капустиной все мечтает раскрыть фальсификацию, доказать, что картинки Гиткина на фанере на самом деле писал Алабин, но, боюсь, у нее ни черта не выйдет, потому что, если картинку уже пять раз перепродали на серьезном аукционе, она становится бесспорно подлинной.

– Бычкова мы забыли, – сказала Юля.

– Я о нем думал, – сказал Игнат. – Два варианта. Сознательный рабочий Алексей Бычков, пожилой, но еще не на пенсии, вместе с женой Аней поехали в Новочеркасск, на свадьбу к дочери Аниной двоюродной сестры. Свадьба была назначена на субботу, второе июня тысяча девятьсот шестьдесят второго года. Приехали за неделю. На электровозном заводе началась забастовка. Рабочие и просто зеваки толпою пошли к горкому партии. Бычков пошел вместе со всеми и получил пулю в числе двух-трех десятков убитых. Его вместе со всеми тайно похоронили. Аня пыталась разыскать его могилу, бегала по инстанциям, писала письма, в конце концов попала в психбольницу, где умерла через несколько лет.

– Второй вариант?

– Бычков попал в аварию, тяжелая травма головы, потом Аня умерла, и его отправили в дом престарелых. Тот, где потом оказался Алабин, выдававший себя за Гиткина. Бычков, как мы помним, прекрасно знал обоих, но он уже едва узнавал людей, санитарку путал с покойной Аней, а завхоза – с товарищем Кагановичем.

– Тебе что больше нравится? – спросила Юля.

– Если честно, то ничего, – сказал Игнат. – Понимаешь, как-то слишком романно, слишком уж все ниточки подвязаны. Мне кажется, что какие-то фигуры должны просто исчезать из рассказа.

– Правильно, – сказала Юля, подумав совсем чуть-чуть. – Ну, что там дальше?

– Дальше. Лаборатория Восемь упразднена в ходе общего свертывания оборонки, на месте Межведомственного управления специальных разработок построили бизнес-центр с элитными апартаментами и подземным паркингом… Алексей Перегудов в середине девяностых помер от тоски и безделья. Не исключено, что даже спился. Зато на доме повесили табличку с именем академика Казимира Яновича Забело-Леховского. Проект «Последний адрес».

– Да? – сказала Юля.

– Да. А ты не обратила внимания? Висит! Она очень маленькая. Эти таблички меньше писчего листа. Но все-таки. Там, правда, написаны даты жизни тысяча восемьсот восьмидесятый – тысяча девятьсот тридцать четвертый, но мы-то знаем, куда он делся на самом деле.

– Какая разница? – сказала Юля. – Его расстреляли в пятьдесят втором.

– Ну все-таки, сколько там получается… Восемнадцать лет жизни! Все-таки в семьдесят два, а не в пятьдесят четыре!

– Ага. Спасибо партии и лично товарищу Сталину.

– Да ладно тебе! Я просто сказал. Для точности. Ну, вот и всё.

– Всё, – кивнула она.

– Нет, не совсем всё! – сказал Игнат. – Очень даже не совсем! Помнишь, ты говорила, что не любишь детей. А ведь ты правду сказала! И это сразу видно по тексту.

– Да ну?

– А вот и не ну. Всё про всех известно, всё про всех написано, кроме ребеночка Тони Перегудовой, которого ей сделал Ярослав Диомидович на старости лет. А ведь как Алеша ее уговаривал сохранить! И Оле намекал, что, дескать, помочь надо, это все-таки твой как бы племянник. И Оля вроде согласилась, сказала ему: «Конечно, поможем». А потом – молчок. Что там с Тоней, родила, нет – все как-то провалилось. То есть тебе детская тема совсем не интересна.