Читать книгу "Станислав Лем - Геннадий Прашкевич"

— А кто-нибудь пытался сосчитать, сколько книг Лема вышло в мире?

— Я об этом ничего не знаю. Ну, у меня вышло более тысячи иностранных изданий, общим числом, с переизданиями.

Я лично не в состоянии это всё отследить. Бог смилостивился и прислал мне в помощь молодого человека, секретаря. Он теперь работает у меня несколько дней в неделю. Принимает телефонные звонки, факс, электронную почту… А выходит ещё довольно много пиратских изданий. Диких. Вот, скажем, в Белоруссии издали три мои книги, “Рассказы о Пирксе”. Какой-то белорус подошёл ко мне, когда я где-то подписывал книжки, и показал белорусский перевод “Солярис”. Вот я и узнал, что это так называемая “Мастацкая лiтаратура” в Минске издала. Секретарь взволновался, написал. Просил через польское посольство в Минске, чтобы они, сотрудники, обратились к этому, так сказать, к дикому издателю, но он… (смеётся). Он написал, что ему случившееся, конечно, неприятно, но он не был директором, когда эти книги издавались… Я говорю: “Ну по крайней мере, пришлите мне хотя бы авторские экземпляры!” — “Ну, это конечно!” — И так мы с ним всё время факсом, факсом. Факс — в одну сторону, потом в другую…[122] То же самое и с Украиной. Правда, Львовский государственный университет дал мне звание доктора gonoris causa. Они приехали меня поздравить. Я говорю: “Это очень приятно. Вот только издают меня, а даже книги, экземпляров не присылают, ничего совершенно”. Они сказали: “Ну, мы постараемся”. Но ничего не сделали, конечно, ни экземпляров, ни книг, так что я не имею возможности узнать: где, кто меня издаёт. А отношения “автор — издатель”, конечно, должны основываться на честности. Честные люди должны быть с той и с другой стороны. А если кто-нибудь ворует… Я, например, знаю, что существуют итальянские издания, которые мне тоже никто не присылает. Понятно, кто издаёт таким образом, никогда ничего не пришлёт. Зачем ему это?.. Говорят, если книги не представляют никакой товарной ценности на рынке, значит, их никто не читает, не издаёт. А меня читают… издают… только не хотят присылать экземпляры… И не платят…

— Но в России-то сейчас…

— Да, вот издательство “Текст”… Поначалу они хорошо платили за собрание сочинений, а потом… Они остались должны мне более, я не знаю уже, сколько, четыре-пять тысяч долларов…

— Так и не заплатили?

— Не заплатили. Только писали: “Мы сожалеем” (смеётся). Сожаление — это хорошо, но деньги — лучше.

— Сейчас второе Ваше собрание выпускается — в издательстве “ЭКСМО-Пресс”.

— Да, “ЭКСМО”…

— Они платят?

— Скажем так, немножко… Я вам приведу такой пример: из немецкого журнала “Playboy” заказали мне рассказ. Ну, я написал, знаете, на пятнадцать страниц, не очень большой рассказ, но такой, который подходит им[123]. Они мне заплатили десять тысяч марок. А потом русский “Playboy” внезапно обратился. Я им ответил, точнее, не я, а мой секретарь ответил так: “Знаете, пану Станиславу Лему до такой степени кажется невероятным, чтобы голые русские женщины…” Я же помню советское время. И я помню, какие были у вас нравы… (смеётся). Хорошо, деньги — не очень важно… Ну, ладно. Они будут теперь издавать, переводить. Я говорил об этом с Душенко, но у них там есть собственный переводчик. Я передал свои агентские дела русские Корженевскому. Душенко сказал мне, что так будет лучше, Корженевский будет шевелиться, какие-то деньги выбивать… Ну, может, в будущем случится такое, а пока только остаётся надежда…

— Понятно.

— Но меня издают во многих странах, поэтому я всё равно не живу только на воде с хлебом. Раз уж ты известный писатель… Но есть, конечно, есть такие воры, что просто крадут…

— Мне Ежи Яжембский говорил, что даже с Роттенштайнером[124] у вас были по этому поводу недоразумения…

Какие там недоразумения! Ведь он, знаете… Он просто завышал себе процент, насчитывал мне фиктивные долги, а себе, значит, просто увеличивал суммы. И когда гонорары приходили к нему из Америки, из Франции, так он всё — себе. Я нашёл адвоката и подал в суд в Вене. И проиграл. Потом здешний, польский адвокат сказал мне, что невозможно выиграть в венском суде против австрийского гражданина. Я ещё остался должен за всё это. Ну, тогда мы с моим секретарём обратились ко всем издателям в разных странах, в Испании и в других, чтобы они мне просто пересылали деньги… Но бывает всё-таки, что время от времени кто-нибудь пересылает деньги Роттенштайнеру, тогда он просто берёт их себе… Но это ещё не всё… Сукин сын, он всё время твердил, что Лем — самый лучший писатель в жанре научной фантастики, а теперь пишет, что сильно ошибался. Он, оказывается, тридцать лет ошибался, а теперь у него глаза открылись… На мою низость… Она в том, видите ли, состоит, что я не хочу, чтобы он меня обворовывал… И ещё один нюанс… С переводчиками с польского на другой славянский язык, на русский, например, не такая огромная проблема, как, скажем, на какой-то финский или даже английский. В Англии, в Америке, во Франции практически девяносто процентов переводчиков — это какие-то женщины-польки, которые женились на французах, англичанах и изучили язык. А у нас, когда переводят, скажем, с немецкого, с английского, это — первоклассные специалисты. И таким образом мне кажется, что наш язык… ну, мы сидим вроде как в яме… Для нас трамплин — это немецкий язык… У меня уже семь миллионов книг на немецком, а сколько в России — понятия не имею. Потому что, знаете, когда “Текст” начинал издавать моё собрание, — первый том, второй, третий были по двести тысяч экземпляров, потом восемьдесят тысяч, потом ещё меньше, а потом стал такой ужас… Знаете, есть у вас известный научно-популярный, очень хороший, по моему мнению, самый лучший научно-популярный журнал “Природа”. У него в советское время был тираж восемьдесят тысяч, а теперь так мало стало… И у нас, знаете, во время так называемого социализма вопрос о тираже практически не возникал. Вот только цензура… Нужно было перевалить цензуру, и тогда уже никто не спрашивал, сколько это стоит, потому что никто не знал, ни Министерство культуры, ни Центральный Комитет и так далее. Ну а теперь это выглядит по-другому. Издательств у нас, кажется, в Польше двести, может и больше. Но они так: живут в одной комнате — муж, жена, компьютер. Издадут несколько хороших книг — дело пойдёт, а если нет, так будет конец всему издательству. Так это выглядит. Были оптимисты, говорили: “Ну, это начало капитализма, а потом будет такая рыночная сила, что из маленьких издательств вырастут большие. Они все сольются”. Но не хочет никто сливаться…