Читать книгу "Дикая и опасная - Кира Стрельникова"

Закончив со стиркой, я пошла на кухню, готовить. Хочет не хочет, а есть будет, мало того что крови потерял вчера достаточно, еще и силы для выздоровления нужны. Поставив вариться яйца, я начала ожесточенно резать овощи для салата и вдруг неожиданно для самой себя тихонько всхлипнула, зажмурившись и отложив нож. Ладони стиснули край стола, а зубы сжались до скрипа, не давая сорваться с катушек, злость пополам со страхом рвали горло, лишая возможности нормально дышать. Хорошо, что Ольга еще дрыхла и, судя по всему, собиралась делать это достаточно долго, а Верден валялся в спальне. Сейчас мне меньше всего хотелось видеть кого-то из них и уж тем более что-то там объяснять. Не маленькая, сама справлюсь со своими загонами, не впервой. Постояла, подышала, кое-как уняв желание разреветься в голос и сглатывая рыдания, и дальше занялась завтраком. Чай, бутерброды, кастрюлю под холодную воду…

Сзади послышались шаги, и я обернулась: Тим стоял на пороге, в чистой футболке и джинсах, придерживаясь за стену — его слегка пошатывало, на щеках горел нездоровый румянец, а глаза блестели, но вроде смотрели осмысленно. Рука висела на сложенном платке — ну слава те, хватило ума! Я тихо ахнула, испытывая сильное желание надавать кому-то подзатыльников и пинков для вбивания в мозги прописных истин.

— Ты чего встал?! — прошипела разъяренной коброй. — Я кому сказала вчера, лежать, пока не поправишься?! Где градусник?

Он улыбнулся, прислонившись к стене.

— Что, даже в сортир нельзя? — О, голос окреп, тоже радует.

— Пошути мне еще, — сквозь зубы процедила я, злость прорывалась сквозь беспокойство, как союзные войска через блокаду Ленинграда. — Градусник, говорю, где? Какая температура?

— Да ничего страшного, Сонь. — Он сделал осторожный шаг вперед. — Небольшая температура. Это нормально, через пару дней пройдет…

— Сколько?! — Я в два шага оказалась рядом, сжав кулаки и вглядываясь в его лицо.

— Э-э… — Верден отвел глаза, и, кажется, в глубине этих чертовых красных со светлой радужкой глаз промелькнуло что-то, похожее на смущение.

— Да ё-моё! — взвилась и ломанулась мимо него.

Точнее, попыталась ломануться. Здоровая рука альбиноса как-то слишком резво для раненого обвилась вокруг моей талии, прижав к себе и никуда не пустив.

— Тридцать восемь с половиной, — выдохнул он на ухо, ну оч-ч-чень виноватым шепотом.

— Лег пошел, быстро, — я мотнула головой в сторону гостиной, — хотя бы на диван.

— Сонь, ты злишься? — тихо спросил Верден, и не думая отпускать меня.

— Нет, радуюсь! — огрызнулась я.

Ну надо же, какой догадливый!

— Тихо, тихо, что ты? Честно, я же не специально, от случайностей никто не застрахован, Сонь. — Он прижался горячей щекой к моему виску, и меня прорвало.

Обмякнув, я обхватила себя руками, радуясь, что Верден не видит моего лица, по которому покатились слезы.

— Ты умереть мог, — всхлипнула как-то слишком жалобно и отчаянно. И куда вся злость подевалась? — Скотина, тебя же убить там могли! Я бы одна осталась, опять!.. — Я зажмурилась, сжавшись в комок, в данный конкретный момент страстно ненавидя этого чертова альбиноса, из-за которого меня постоянно штормило в эмоциональном плане. — Я н-не могу тебя потерять, слышишь?.. — пробормотала, слизывая соленую влагу с губ. — Просто не могу… Не сейчас…

В какой момент мы оказались сидящими на полу, не помню, но зато очень хорошо ощутила, как рука Тима буквально стиснула меня, заставив сдавленно икнуть, поперхнувшись очередным всхлипом.

— Прости, Сонь, — тихо произнес он. — Хорошая моя, прости… Ты не потеряешь меня, даже не надейся. Не для того угрохал три года моей единственной и неповторимой жизни, чтобы так по-глупому сдохнуть. — Верден хмыкнул. — Когда наконец до тебя дошло, блин, стоило пулю схлопотать.

— Заткнись, придурок! — Я обняла его за шею, уткнувшись в ключицу, и заревела в голос, уже ни на что не обращая внимания.

Тим ничего не говорил, просто поглаживал ладонью по голове, плечам, спине, пережидая, когда меня отпустит и я смогу адекватно реагировать на окружающее. Через некоторое время эмоции потихоньку схлынули и на душе существенно полегчало. Я затихла, прижавшись к нему, вдыхая знакомый запах и понимая, пожалуй, окончательно и бесповоротно, что в этом человеке моя жизнь. Он не идеал, нет, в нем куча недостатков, как и во мне самой, и я никогда не буду смотреть на него с немым обожанием в глазах, как большинство влюбленных дурочек созерцает своих мужиков. Да, буду ругаться на него, обижаться, огрызаться, в общем, в своем репертуаре, но… Не отойду больше ни на шаг. Не буду отталкивать. И если мне захочется обнять его или поцеловать, так и сделаю. Просто потому что хочется, и точка. Я подняла голову и посмотрела на Тима, подмечая в его лице каждую мелочь: сеточку морщин в углах глаз, выступившую щетину, необычный, светлый-светлый, почти серебристый оттенок радужки, отчетливо видные маленькие сосуды, придававшие белкам непривычный цвет.

— Все? — Он улыбнулся сухими губами и собрал с моих щек остатки слез. — Ну, никто не умер, да?

Хмыкнула, а потом тихонько рассмеялась.

— Пока что стройными рядами дохнут мои мадагаскарские черные, — ответила я, прохихикавшись, и встала. — Пойдем, болезный, тебе лежать надо. А то в больницу отправлю, там режим строгий, — угрожающе добавила и подтолкнула его в нужном направлении.

Верден устроился на диване в гостиной, я принесла ему завтрак и заставила съесть все, несмотря на ворчание, что нет аппетита. Потом посмотрела, что там под повязкой — как и думала, края раны чутка покраснели и припухли. Надо антибиотики по-любому купить, а то не дай бог что. Сначала воспаление сниму, потом продолжу лечить. Все равно никуда пока не торопимся, надеюсь, Ольга в запале не потащит меня с собой одну ловить Яхонтова и оставшегося Савельева. Кстати, она спала еще, хотя время приближалось к обеду.

Смоталась в аптеку, затарилась лекарствами — мне дали в ампулах, чтоб быстрее действовало, — а когда вернулась, обнаружила, что Тим уснул. Тихонько вздохнула, уменьшила звук телевизора, достала плед и укрыла, а то как-то нехорошо он ежился во сне и вздрагивал. Ничего, проснется, сделаю укол, получшает. Пока я занималась всякими мелкими делами, проходя мимо дивана, то и дело косилась, ловя себя на желании подойти, прикоснуться, убрать пряди со лба. Все время хотелось убедиться, что он живой, вот здесь, рядом, и никуда исчезать не собирается. Мысленно фыркала и обзывала себя параноиком. То мы, значит, до офигения боимся довериться и принять Вердена, то теперь страх сменил полюс и решил, что будет бояться другого. Тьфу… Захотелось самой себе подзатыльник дать. Вот меня хлебом не корми, дай поочковать, а?!

Где-то часам к трем дня я наконец поняла, что особо заняться больше нечем: бульон стоит на плите, готовый к употреблению, белье развешано, кровать в спальне застелена. Грановская еще не выползала из своей комнаты. Я почесала в затылке, сделала пару кругов по свободному пространству за диваном, покосилась еще раз в сторону закрытой двери второй спальни, где лежали мои шмотки… Мать-итить, да ну и к черту. Быстро, пока не потеряла решимость, поспешила к комнате Тима и аккуратно прикрыла за собой дверь. Насколько помню, у него там в шкафу достаточно пустого места, и свободные полки тоже есть. Учитывая немногочисленность собственного гардероба, думаю, все поместится. Реально, самой надоело с утра решать сложную проблему, бежать ли в соседнюю комнату за халатом или в очередной раз использовать в этом качестве рубашку Тима. Сколько можно. Да и пока он болеет, все равно не отойду от него.