Читать книгу "Доля правды - Зигмунт Милошевский"

* * *

Кажется, во всей Польше не отыскать лучшего места, где можно в ленивый весенний вечер посидеть за кружкой пива, нежели затененная каштанами терраса «Кордегардии», именуемая завсегдатаями «Кордой». Чуть возвышающаяся над площадью, а из-за того чуть обособленная, терраса была идеальным местом, откуда можно наблюдать за окружившими ратушу туристами, фотографирующимися молодоженами, пристегнутыми к мобильникам гимназистами, прилипшей к сахарной вате детворой и прильнувшими друг к другу влюбленными.

Прокурор Теодор Шацкий ждал, когда Бася вернется из туалета, и бесцеремонно разглядывал сидящих вокруг. Как всегда, он завидовал их жизни, а сегодня так и вовсе расчувствовался и затосковал. Рядом с ним, возле изгороди террасы, сидела парочка местных жителей, влюбленных как подростки, хоть им давно перевалило за пятьдесят. Он — типаж солидного директора в расстегнутой рубашке, она — в цветастой блузочке, полная задорного соблазна, без ущерба пережившего десятилетия возни на кухне и воспитания потомства. Они все время говорили о детях, которых у них, видимо, было трое и, если судить по образным описаниям их жизненных перипетий, всем им под тридцать и все они живут в Варшаве.

О себе они не проронили ни слова — звучали только красочные рассказы о дочерях, зятьях и внуках, что делают, чего не делают, что им удается, что не удастся. Он был скорее молчалив и благодушен, она же время от времени накручивала себя черными сценариями. Тогда он откашливался и говорил: «Что ты об этом можешь знать, Ханя!» Тогда она на минуту замолкала, давая ему возможность насладиться чувством, что, дескать, да, ее Здих наверняка знает лучше, — после чего возвращалась к повествованию. Наблюдать и подслушивать их было наслаждением, Шацкий улыбался, но в то же время ему было грустно. Сколько же десятилетий нужно пестовать любовь и нежность, чтобы стать такой вот парой! Он уже успел разрушить одну свою семью, для второй был слишком стар, а вновь войти в свою прежнюю не представлялось возможным.

Если б он был хоть на десяток лет помоложе. По другую сторону террасы миндальничала как раз такая пара. Оба выглядели довольно молодо, где-то под тридцать, в первый момент ему показалось: «мое поколение», но он тут же одернул себя. Это уже, пан прокурор, не твое поколение, ты знаешь наизусть все песни Качмарского, а для них музыка начинается с Курта Кобейна. Ты был уже взрослым, когда вышел первый номер «Выборчей», а им он представлялся клочком бумаги, принесенным родителями домой. На свете мало поколений, когда разница этих несчастных десяти лет значит столь много, как в данном случае.

Пара во всю ворковала, миловалась, и ей абсолютно не было дела до других. Видимо, у них действительно сильно упал уровень сахара, если они решились вылезти из постели. Из обрывков разговора он понял, что у него сегодня день рождения. Здорово, когда день рождения в мае, подумал Шацкий, можно устроить гриль для гостей или встретиться на террасе забегаловки, а у него — в ноябре, и такой возможности нет. В какой-то миг ему захотелось поздравить парня.

Но потом он передумал: вытаскивать юбиляра из-под шатра длинных каштановых волос его подружки бесчеловечно. Когда сосед, оглядевшись, проследил его взгляд, прокурор быстро отвел глаза. Защекотало за ухом. Это Бася держала в руке большой цветок каштана. Краем глаза он уловил улыбку соседа, которая говорила, что он также считает Сандомеж в мае идеальным местом для влюбленных.

— Сматываемся?

Он кивнул, допил пиво, и они по ступенькам спустились на брусчатку Рыночной площади. Заходящее в конце улицы Олесницкого солнце окрашивало все вокруг кармазиновым цветом, в том числе и стены старой синагоги.

— Если мы хотим быть вместе, здесь оставаться нельзя, — заметила она.

Улыбнулась, поцеловала его в щеку, помахала худенькой ладошкой на прощание и быстро-быстро зашагала в сторону Опатовских ворот, юбка трепетала вокруг ее голых, бледных и — он уже это знал — сильно веснушчатых икр. Прокурор Теодор Шацкий минуту провожал ее взглядом, а потом пошел в сторону солнца, чтобы поймать его последние лучи. Он стоял под синагогой и смотрел, как тень исподволь вытесняет кармазиновый свет. Созерцание настолько поглотило его, что в голове не осталось места на другие мысли. Лишь когда солнце закатилось, он осмотрелся.

Восемьдесят лет назад во всех квартирах и во всех домах в округе уже четверть часа горели бы зажженные женщинами свечи, знак того, что начался шабат, что надо воздержаться от всяческой работы, прочесть кидуш[158]и приступить к вечерней трапезе. Он взглянул вниз улицы Еврейской, в сторону замка, и вспомнил показанную ему Вильчуром запись с проплывающей в тумане фигурой.

Пожал плечами и зашагал в ту же сторону.

От автора

Книга эта (и не только эта) возникла благодаря моему брату, решившему связать свою судьбу с чудесной сандомежанкой Олей, из-за чего мне пришлось приехать к ним на свадьбу. Я влюбился в Сандомеж по уши и покидал его с твердым намерением написать роман, действие которого разыгрывалось бы именно здесь. Роман представлялся мне как детектив, а идею ввести в фабулу польско-еврейские отношения подкинула мне Беата Стасинская. Я глубоко признателен всем, кто пришел мне на помощь во время моего длительного пребывания в Сандомеже. И в первую очередь родителям Оли и их друзьям, а также пани Ренате Тарговской и пану Ежи Кшеминскому. За кропотливый труд при выслеживании в романе всевозможных ошибок и промахов приношу благодарность в первую очередь пани Марианне Соколовской, а также Марте Огродзинской, Марцину Масталежу и Филиппу Моджеевскому.

В работе я пользовался многими первоисточниками, однако самым главным остается сам город Сандомеж, куда отсылаю всех тех, кто хотел бы узнать об этом волшебном привисленском городе чуточку больше. Интересующимся легендой о ритуальном убийстве не помешает прочесть монографию Иоанны Токарской-Бакир «Легенды о заклинании кровью. Антропология поверья» (W.A.B., Варшава, 2008 г.). Из других важных для этого детектива книг следует назвать «Славу и хвалу» Ярослава Ивашкевича. Его романом я зачитывался в ходе написания «Доли правды», отголоски чего внимательный читатель найдет в книге. Добавлю, что все герои (ну, скажем, почти все; тут шлю поклоны Ярославу Клейноцкому и Марцину Вронскому) и все события вымышлены, за ошибки и намеренные искажения фактов и топографии несу ответственность только я, а то, что у меня Сандомеж превращен в мрачную столицу зверского преступления, ни в коем случае не свидетельствует о моем отношении к этому месту. Сандомеж для меня — самый восхитительный польский город.

Сандомеж — Варшава, 2009–2011