Читать книгу "Пути к Богу: Жизнь по Бхагавадгите - Рам Дасс"

сидите за столом, можете сознавать, что творится внутри вас — чувство голода, желание и т. д. Когда вы тянетесь за вилкой, то сознаёте ощущения в своих пальцах, прикасающихся к столовому прибору, ощущение движения своей руки, подносящей еду ко рту, и ощущение прикосновения пищи к своим губам. Отметьте, что чувствуют ваши язык и губы, когда вы жуете пищу… что происходит, когда вы глотаете, когда пища проходит по пищеводу в желудок. Обращая самое пристальное внимание на ощущения, вы не даёте своему разуму выносить суждения. Вы не позволяете себе думать: «О! Это было так вкусно!» или: «Ого! Какая гадость!» Вы просто сознаёте, как ваши ощущения во время еды усиливаются и ослабевают, и можете пресечь разрушительную работу желаний.

Техника, которой часто учат в монастырях и о которой можно услышать от бхикшу, монахов буддийской традиции, состоит в том, чтобы смотреть на еду просто как на средство поддержания физического существования. Тело есть инструмент, с которым нужно бережно обращаться, но ни в коем случае не баловать, и еда — это средство поддержания его жизни, чтобы обладатель тела мог предаваться духовным практикам. Вы едите не потому, что наслаждаетесь этим, но лишь для того, чтобы вам хватило энергии продолжать практику и идти дальше по духовному пути.

Я слышал одну историю, в которой говорилось как раз о таком отношении к еде как к средству поддержания жизни (и которое стоило бы развить всем нам). Через пустыню шли родители с маленьким ребёнком. У них с собой было очень мало еды, она вскоре закончилась, воды оставалось тоже очень мало. А впереди лежал ещё долгий путь. Они были почти уверены, что им придётся умереть. От зноя и голода ребёнок действительно умер. Родители решили, что дабы продолжить путь и не умереть, им придётся съесть тело ребёнка. Это и есть отношение к еде, продиктованное не удовольствием, не желанием и не привязанностью, а единственно необходимостью поддержать свою жизнь. Это чрезвычайно могущественное намерение, которое разрушает жадность и привязанность к чувственному удовольствию, получаемому от еды, и само по себе является медитацией.

Если вам удалось развить такое отношение к еде, вы уже не станете есть больше, чем вам нужно. Все эти разнообразные медитации — не более чем приёмы для достижения равновесия ума. Дело в том, что дхамма[129] — это по большей части вопрос равновесия. Чтобы достичь состояния, в котором у вас больше не будет привязанностей, нужно при помощи медитации уравновесить вашу алчность и склонность к наслаждениям.

Когда я впервые оказался в монастыре в Лаосе, мне пришлось столкнуться с по-настоящему аскетическим образом жизни. Я пробыл там несколько недель. Меня чрезвычайно интересовало, действительно ли настоятель — просветлённый и насколько правильны техники, практикуемые монахами. Далеко не всё из увиденного мне понравилось. Монахи ели весьма небрежно: они хватали еду со стола, быстро бормотали молитву и начинали пожирать её. Настоятель часто говорил одним людям одно, а другим — совершенно другое, причём его речи часто были противоречивыми. Меня это сильно беспокоило; я даже подумывал о том, чтобы уйти и поискать себе другого учителя, который был бы больше похож на то, каким я себе представлял идеального гуру. Я сказал ему: «Я ужасно себя чувствую. Почему одним вы говорите одно по поводу того, что нужно есть и как действовать, а другим — совсем другое?» Он ответил мне на это: «Моё учение предельно просто. Ночью, в темноте по дороге идут люди, и вот одни отклоняются вправо, и тогда я говорю им: «Берите левее!», а другие в это время падают в канаву, что слева, и тогда я кричу: «Направо, направо!» Вот и всё, что я делаю. Все наши медитации и упражнения направлены только на то, чтобы достичь равновесия сознания».

На этом мои расспросы не закончились. Я сказал: «Мне всё ещё не по себе. Некоторые монахи слишком быстро едят, да и вы за трапезой не особенно аккуратны». Сказать такое учителю было довольно трудно — я думал, меня сейчас молнией с небес ударит! Однако ничего не случилось. Он просто рассмеялся и сказал: «Ты должен быть благодарен за то, что тебе показали несовершенство твоего учителя, за всё то, из-за чего он выглядит непросветлённым». «Да ну?» — сказал я. Он продолжал: «Потому что, если бы не все эти несовершенства, ты мог бы подумать, что Будда — не в тебе, а где-то в другом месте».

Равновесие сознания — вот в чём ключ ко всему. Когда дисбаланс силён, требуются сильные средства, чтобы исправить его. Многие из нас действительно подсаживаются на еду: обеды надень благодарения, постоянные походы к холодильнику за оливкой, или огурчиком, или кусочком сыра. В таких случаях рекомендую вам использовать следующую медитацию — предметом сосредоточения в ней является омерзительность пищи. Подумайте об этом: в результате применения этой техники вы узнаете подлинную природу еды и всего процесса её поглощения и переработки. Степень вашего осознания значительно возрастает. Вы ощущаете в себе вожделение и отпускаете его. Медитация на отвратительность еды начинается с размышлений о том, откуда она берётся. Если вы всё ещё едите мясо, подумайте о животных, об их скелетах, о мышцах, крови и жире, об отвратительных жидкостях, которые текут у них изнутри, когда их разделывают. Если вы не едите мяса, подумайте о пище, которая произрастает из земли, о грязи, которая даёт ей жизнь, о навозе коров и лошадей, о всевозможных видах нечистот. В нашем обществе еду пытаются очистить и для этого пичкают её консервантами. Но оставьте эту еду на солнце на какое-то время, и она протухнет, заплесневеет, станет вонючей, склизкой и начнёт разлагаться.

Есть ещё одна медитация, которую священные книги предписывают исполнять монахам в монастырях. «Во время обеда монах запускает руку в чашу с едой, набирает полную пригоршню, крепко сжимает кулак и тщательно мнет её. Пот с руки пропитывает любую твердую пищу и делает её влажной. Когда еда превращается в неприятную на вид однородную массу, он сминает её в шарик и кладёт в рот. Нижние зубы он использует в качестве ступки, а верхние — в качестве пестика; помогая себе языком, он перетирает еду зубами, доводя её до состояния собачьего пойла в корыте. Потом он добавляет в эту массу густой слюны и налёта с самых дальних зубов, до которых нельзя достать зубной щёткой. И вот перед ним нечто, лишённое своего первоначального цвета и запаха, похожее на собачью блевотину, которую она отрыгивает себе же в миску после сытного