Читать книгу "Театр тьмы - Татьяна Ван"

Так я влюбился в театр. Тринадцатилетний оборванец с улицы нашел мечту в большом зале, полном дорого одетых людей. После этого мы с Орсоном стали изображать актеров. Иногда, в отсутствие его родителей – я до сих пор не знал, кем они работали, и никогда их не видел – мы разыгрывали в доме Орсона (очень богатом доме) представления. Нам было весело.

–

Родителей Орсона убили, когда ему исполнилось шестнадцать, а мне – девятнадцать. Они были наркоторговцами низших слоев. Их расстреляли свои же – те, что повыше. И внешний средний достаток семьи на самом деле оказался многомиллионным ва-банком. Позже я узнал, что отчужденность Орсона была всего лишь его щитом. Он боялся мира, людей, родителей. Он боялся дорогой одежды на людях, думая, что раз у тех есть средства на такие наряды – они зарабатывают деньги черным, незаконным трудом, таким, к которому относятся его родители. Орсон постоянно скрывался. И, наверное, только такой оборванец, как я, не испугал его. Поэтому мы подружились.

На похоронах родителей, как рассказывал Орсон, к нему подошел мужчина в черном пальто, цилиндре и с тростью в руках. Он выразил соболезнования юноше и протянул визитку, сказав, что место, куда он приглашает Орсона, будет намного лучше того, куда его поместят со дня на день. Мужчина имел в виду квартиру дяди. Брат погибшего отца был тем еще тираном и насильником.

На визитке пылали театральные маски. Они завораживали. До сих пор помню жар, который исходил от них, когда Орсон протянул мне клочок бумаги и сказал, что собирается принять предложение загадочного человека. Я попросился с ним. Сказал, что хочу сбежать от нищеты.

Так мы оказались в «GRIM». Так мы познакомились с Чарльзом Бейлом, который представился Редом, и с остальной труппой, которая стала нашей новой семьей. С ними было тепло, уютно. Улыбки актеров давали надежду на лучшее. Единственное – нас отпугивали татуировки на их шеях. Но вскоре мы привыкли и к ним.

И еще, наверное, мы должны были поинтересоваться, кто они и откуда, но не сделали этого. Мы ничего не хотели знать ни о труппе, ни о ее художественном руководителе. Нас кормили, мы жили в хорошей квартире. Как только мы с Орсоном стали совершеннолетними, собрались и все вместе – с труппой и Чарльзом – уехали за границу, в Америку.

Нам была безразлична прошлая жизнь театра. Своя, кстати, тоже. Мои родители только обрадовались, когда избавились от меня (с ними я никогда не чувствовал себя счастливым), а что до Орсона… Я знаю только одно – с опекуном Орсона встречался Чарльз Бейл. После этого дядя документально отказался от пасынка.

Через два года, когда мне пошел двадцать второй год, а Орсону девятнадцатый, мы дебютировали на сцене театра «GRIM». За день до дебюта на наших шеях появились театральные маски.

Театральные маски – это своего рода посвящение в актеры театра. Они мистические, живые. Они – это часть умершей сущности Чарльза.

Посвящение – это ритуал. Поклявшись в преданности театру, молодые люди делают глубокий надрез на левой ладони, которую потом протягивают художественному руководителю. Он пожимает их окровавленные руки, и на шеях актеров появляются маски. Точнее – выжигаются на коже.

Не передать словами ту боль, которую испытывает человек, когда у него на шее появляются дьявольские метки. Они привязывают их нового обладателя сердцем и душой к Чарльзу. Когда я их получал, казалось, сгораю заживо. А как только появлялись тату, отпадали все вопросы о том, кто такой Бейл.

Мы все поняли. Назад пути не было. Мы стали «завербованы» нечистой силой добровольно.

Но Чарльз привязывал актеров к себе еще до посвящения. Не обязательно пользоваться магией и нечистыми силами, чтобы восхитить человека. Мы пошли за харизмой и силой Бейла; мы полюбили методику его работы; мы отравились возможностью жить в роскоши, занимаясь тем, что любили – театральным искусством. Мы – добровольцы. Мы изначально понимали, что с Чарльзом не все в порядке, но ни разу не подумали о том, что пора бежать от «GRIM». Мы не могли от него отказаться уже до посвящения, а уж после него и подавно.

–

Мы узнали, что после смерти Чарльз Бейл заключил договор с демоном, став его правой рукой. Он поклялся ему мстить во им правды и справедливости. И его жертвами могли стать только журналистки. Все дело в личных счетах. Изначально он хотел наказать только одну – некую Эмили Томпсон, – но позже художественный руководитель столкнулся со страшной реальностью: каждые одиннадцать лет его силы иссякали и их требовалось пополнять.

Как рассказал один из актеров театра, после убийства Эмили Чарльз какое-то время жил в замешательстве: не знал, что ему делать и куда идти. Он готов был служить старшему демону, но существовать без цели казалось ему настоящем безумием. Поэтому он начал собирать труппу, своих приспешников. Он отбирал самых лучших и самых несчастных. Словом, тех, кто был одарен, но обделен. Как правило, именно такие ненавидят жизнь сильнее всех. Чарльзу нужна была ненависть. Но и любовь. Любовь к искусству.

После каждого спектакля Чарльз говорил нам: «Если бы у меня не было театра, я бы сошел с ума. Может ли демон сойти с ума? Думаю, да, если будет жить только во имя мести. Месть – важная вещь, но театр – важнее». Этими словами он пытался восстановить баланс в труппе. Он понимал, что обычные люди, столкнувшись с чувством ненависти, могут пропитаться им до костей и забыть о творчестве, поэтому нагружал всех работой. Он совмещал приятное с полезным. Убивал журналистов во имя справедливости и делал то, что любил больше всего на свете, – ставил спектакли, которые поражали зрителей.

Мы не боялись Чарльза только по одной причине – знали, нам он не навредит. Мы считали его семьей; мы считали его своим отцом, забывая, что родители хлещут по попе отпрысков гораздо чаще, чем чужие люди. Нельзя ему было полностью доверять. В первую очередь он – демон, а только потом руководитель труппы. Его задача не привить любовь к искусству, а избавиться от журналистов, которые лезут во все щели с бестактными вопросами. Пусть нам он говорил, что театр важнее, для него это в любом случае было не так. Во главе стояла Месть.

Но мы закрывали глаза на «ненормальность» Чарльза. Принимали его и даже любили. Он – прекрасный руководитель. Выжимал из нас все. Он будто видел – мы способны на большее. Он давил. Каждую репетицию давил на нас… Но потом, на самом спектакле, мы понимали – все было не зря. Чарльз Бейл сделал из нас великих актеров. Мы были благодарны ему. И какая разница, что он демон?

Если внутри и трепетал страх перед Чарльзом, внешне мы показывали стойкость и силу. Мы оказались не в силах побороть желание стать актерами театра, который был на слуху у людей по всему миру. Еще нам некуда было идти, а служившие театру актеры стали нашими друзьями и почти что братьями… Все сводилось к одному – наши скитания заканчивались в театре «GRIM». Мы нашли дом. И лучшего художественного руководителя. Разве мечтал я в тринадцать лет, что стану актером? Нет. Это Бейл сделал меня творцом, художником.