Читать книгу "Седьмая функция языка - Лоран Бине"

Третий, проходя мимо Симона, что-то кладет на стол – Симон прикрывает предмет салфеткой.

Они заталкивают нотабля в фургон и со свистом срываются с места.

В кафе паника. Симон прислушивается к доносящимся из помещения крикам и понимает, что охранники ранены. Каждому – по пуле в ногу, как положено.

Симон говорит перепуганной Бьянке: «Пошли со мной».

Подведя ее к мотоциклу третьего парня, он протягивает салфетку, в которой оказывается ключ зажигания. И произносит: «Поехали».

Бьянка упирается: да, она ездила на скутере, но такой здоровый мотоцикл не поведет.

Стиснув зубы, Симон приподнимает правый рукав: «Я тоже не могу».

И Бьянка садится на «триумф», Симон бьет по педали стартера и усаживается сзади, обняв ее за талию, она поворачивает ручку газа, и мотоцикл выпрыгивает вперед. Бьянка спрашивает, куда ехать, Симон отвечает: «В Поццуоли».

99

Сцена под луной, не то спагетти-вестерн, не то марсианские хроники.

Посреди широченного кратера, выстланного белесой глиной, трое из банды платочников окружили пузатого нотабля, поставив его на колени возле булькающей грязевой лужи.

То здесь, то там из недр земли вырываются серные столбы. Всюду витает резкий запах тухлых яиц.

Сначала Симон думал про пещеру Сивиллы в Кумах, где никто не стал бы их искать, но выбор на ней не остановил: место показалось слишком китчевым, нагруженным символикой, а он от символов уже подустал. Правда, отделаться от них не так просто: пока они ступают по растрескавшейся почве, Бьянка рассказывает, что римляне считали Сольфатару, этот полузатухший вулкан, вратами в ад. Ну ладно.

– Salve![526] Что с ним делать, compagno?[527]

Бьянка, не узнавшая троицу в «Гамбринусе», таращит глаза:

– Ты нанял «Красные бригады» из Болоньи?

– Я думал, что они, наоборот, не из «Красных бригад»; разве не в этом ты убеждала своего друга Энцо?

– Никто нас не нанимал.

– Non siamo dei mercenari[528].

– Это правда, они согласились бесплатно. Я их уговорил.

– Похитить этого типа?

– Si tratta di un uomo politico corrotto di Napoli[529].

– Это он выдает в мэрии разрешения на строительство. Навыписывал разрешений каморре, а из-за этого сотни людей погибли во время terremoto[530] под обломками гнилых зданий, которые настроила мафия.

Симон подходит к коррумпированному политику и тычет ему в лицо культей. «Он еще и проигрывать не умеет». Тип мотает башкой, как зверь. «Strunz! Si mmuort!»[531]

Трое из бригад предлагают потребовать за него революционный выкуп. Парень, говорящий по-французски, поворачивается к Симону: «Только неизвестно, заплатит ли кто-нибудь за такую свинью, ха-ха!» Все трое хохочут, Бьянка тоже, но ей хочется, чтобы он был мертв, пусть даже она этого не говорит.

Саспенс, как с Альдо Моро: идея Симону нравится. Он жаждет мести, но положиться на случай будет интереснее. Симон берет нотабля за подбородок и сжимает левую руку так, словно это щипцы. «Понял, какой расклад? Либо тебя найдут в багажнике „Рено 4L“, либо ты сможешь вернуться домой и продолжишь заниматься своим дерьмом. Но не вздумай больше появляться в „Клубе Логос“». В памяти всплывает их венецианский поединок – тот единственный раз, когда он по-настоящему ощутил опасность. «Кстати, скобарь, ты с чего вдруг такой башковитый, а? Гадишь, гадишь, а в промежутках успеваешь бегать в театр?» Но он тут же жалеет – перегнул: социологические предубеждения, мало корректные в понимании Бурдье.

Он отпускает челюсть нотабля, который очень быстро говорит что-то на итальянском. Симон спрашивает Бьянку:

– Что он несет?

– Предлагает много денег твоим друзьям, чтобы они тебя убили.

Симон хохочет. Он не понаслышке знает, что даром убеждения человек на коленях владеет, но очевидно и то, что между мафиозным функционером, скорее всего из христианских демократов, и ребятами из «Красных бригад», которым дай бог исполнилось двадцать пять, диалог невозможен. Пусть он вещает хоть сутки напролет – не переубедит.

Так же, должно быть, рассуждает и его соперник, поскольку с ловкостью и проворством, неожиданными при его полноте, он кидается к парню, стоящему ближе всего, и пытается вырвать у него «П38». Но платочники – пацаны молодые и здоровые; пузатый нотабль получает удар рукоятью и падает на землю. Все трое наставили на него пушки и орут.

Вот как закончится эта история. Они прикончат его здесь и сейчас, в наказание за глупую выходку, – думает Симон.

Выстрел.

Но падает один из молодчиков.

Над вулканом повисает тишина.

Все вдыхают серные пары, которыми насыщен воздух.

Никто и не думает прятаться, ведь Симон блестяще сумел подобрать место встречи: на виду, в самом центре кратера окружностью в семьсот метров. Короче, ни дерева, ни куста, чтобы спрятаться. Симон ищет глазами какое-нибудь укрытие и замечает колодец, а рядом – небольшое сооружение из дымящихся камней (античные бани, представляющие врата чистилища и ада), но туда не добежать.

К ним приближаются двое в костюмах, у одного оружие умещается в руке, другой держит винтовку. Симон вроде бы узнал немецкий маузер. Двое, которые еще живы, подняли руки – знают, что на таком расстоянии от их «П38» толку мало. Бьянка не сводит глаз с трупа с пулей в голове.

Каморра отправила кого-то за своим продажным нотаблем. Sistema так легко не сдает своих ставленников. Симону, в общем-то, ясно, что для нее не существует мелочей, когда нужно отомстить за покушение на ее интересы, а значит, с ним, скорее всего, расправятся на месте, как и с теми, кто остался из банды с платками. Да и Бьянку, по идее, ждет та же участь: к свидетелям «система» никогда не была снисходительна.

Убедиться в этом недолго: нотабль поднимается, фыркая, как тюлень, и дает пощечину сначала ему, затем двум парням и, наконец, Бьянке. Значит, судьба всех четверых решена. Нотабль скрипуче велит своим головорезам: «Acceritele»[532].

Симон вспоминает венецианских японцев. Неужели на этот раз deus ex machina[533] не спасет? На последних секундах Симон вновь вступает в диалог с трансцендентной сущностью, которую ему так нравится представлять: если он застрял в романе, что за принцип нарративной экономии требует в конце его убить? Он перебирает нарратологические доводы, но все они выглядят спорными. На ум приходит то, что сказал бы Байяр: «Вспомни Тони Кертиса в „Викингах“». Да. Жак так и сделал бы – обезвредил бы одного из вооруженных типов и, конечно, положил бы второго из пушки первого, но Байяра нет, а Симон – не Байяр.