Читать книгу "Яков Брюс - Александр Филимон"

По всей вероятности, Петр не распознал настоящие цели Аврамова.

Совершенно очевидно, что Аврамов и сам не всегда ясно себе их представлял. По характеру он был человеком страстным и неустойчивым, и его „решимость“ во время печатания „Космотеороса“ вряд ли могла быть такой неожиданной, окончательной или до такой степени непоколебимой, как он утверждает. Это доказывается тем фактом, что его компиляция по Овидию вышла в свет не до книги Гюйгенса, а четырьмя годами позже, то есть в 1721 году.

И еще из письма Брюса Петру от 2 ноября 1716 года явствует, что „филозофо-математическая в готовности, о которой ваше величество, отъезжая отсюда письмецо ко мне изволили прислать, чтоб ее мне самому перевесть и преж сего предисловие от оной у меня в доме изволили читать. И понеже во оной из субтильнейших частей ума человеческаго представляется, того ради, наипаче ж от зело спутаннаго немецкаго штиля, которым языком оная писана, невозможно было переводом оныя поспешить, понеже случалось иногда, что десять строк в день не мог внятно перевесть, чтоб авторово мнение довольно изъяснити мог“.

Письмецо, на которое ссылается Брюс, не было опубликовано, но если Петр читал предисловие, то естественно нет никаких оснований верить утверждению Аврамова, что царя обманным путем уговорили напечатать эту книгу, а также сомнительно, что Брюс использовал только навигацию как аргумент в пользу издания книги, так как в работе Гюйгенса нет ничего, даже отдаленно связанного с навигацией. Однако все это доказывает то, что идея сделать перевод Гюйгенса исходила именно от Я. В. Брюса.

Кроме всего этого, разносторонний Брюс тогда уже занимается естественными науками и начинает собирать в своем доме кабинет редкостей, впоследствии известный по всему миру. 23 марта 1716 года он пишет в Казань, к состоявшему в артиллерийском ведомстве майору Молоствову: „Благородный господин майор. Посланной от вас камень я получил, за которой благодарствую. А оной камень подлинно мармор. И вы пожалуйте отпишите ко мне, ежели можете наведатца, и с которых мест оные туда приваживаны. Да сказывал мне брат ваш, что он видел многие камни у Карованных гор. И я прошу вас тамо между оными поискать таково ж родства, и ежели сыщете, то хотя небольшой пришлите ко мне. А паче прошу, о чем и наперед сего просит вас, о присылке каменя алебастра, под которым сера самородная водитца, чтоб онаго, выломя, прислали ко мне, а именно чтоб алебастр вместе с серою срозсаб“.

Брюс, как видно из письма его Петру от 16 марта 1716 года, имел корреспонденцию с нюрнбергскими географами по вопросу о создании среднего атласа из 24 карт, и „во что оныя станут и сколь скоро сделаются“.

Кроме того, Брюс был автором книги „О превращении фигур плоских во иные такого же содержания“ (1708).

М. Д. Хмыров писал о Брюсе: „…астроном и математик, артиллерист и инженер, ботаник и минералог, сфрагист и географ, автор нескольких и переводчик многих ученых сочинений, — граф Брюс, бесспорно, был просвещеннейшим из всех сподвижников Петра и чуть ли не первым деятелем на поприще тогдашней русской педагогики“.

Уникальна не столько энциклопедичность знаний и устремлений петровского сподвижника, но еще и глубина осознания необходимости популяризации новых знаний в России. Чего, например, стоят коллекция китайских редкостей из собрания Брюса и изучение им восточных языков. В одном из писем Якова Вилимовича, адресованном, видимо, профессору Байеру, излагаются результаты исследований мунгальского (монгольского) и китайского языков.

В 1731 году Брюс сообщает в письме профессору механики и оптики Петербургской академии наук Георгу Лейтману об исследованиях по определению удельных весов металлов. Им была составлена методика, на основе которой определены удельные веса меди, золота и серебра. Удельный вес меди совпадает с современными показателями.

При активном участии Брюса составляются первые для России таблицы логарифмов.

Совершенно уникальна находка, сделанная Брюсом в Кенигсберге в 1711 году, список „Повести временных лет“ Нестора (Радзивилловская летопись). Летопись была переписана одним из служителей Брюса и передана им В. Н. Татищеву в 1719 году с пожеланием заняться историей России. Поэтому в своей книге „История Российская“ Василий Никитич писал о Брюсе как о своем наставнике и учителе, как о человеке, давшем ему путевку в жизнь. При этом автор свидетельствует, что граф Брюс был „высокаго ума, остраго разсуждения и твердой памяти; будучи из младых лет при Петре Великом многие к знанию нужныя и пользе государя и государства с английскаго и немецкаго на российский язык книги перевел и собственно для употребления его величества геометрию со изрядными украшениями сочинил“».

Я. В. Брюс — организатор российской науки

И все же Брюс как ученый сделал еще более значительные успехи в организации российской науки, определении направления ее развития. Наиболее наглядно это проявилось при создании Петербургской академии наук.

Создание школ и профессиональных училищ, издание учебной и переводной технической литературы дали первые сотни отечественных специалистов для армии и флота, промышленности и строительства. Появление обученных геодезистов и навигаторов позволило составить научно обоснованные карты Сибири и Камчатки, начать гидрографические работы на Балтике, впервые установить правильные очертания Каспийского моря. Последними крупными предприятиями Петра были посылка в 1725 году первой камчатской экспедиции под командованием Витуса Беринга и начатая в 1720-е годы съемка для составления Генеральной карты России. Этим работам, однако, недоставало точности из-за отсутствия обсерваторий и должной астрономической подготовки геодезистов.

Были посланы первые экспедиции врачей и ботаников для изучения природных богатств страны: Д. Г. Мессершмидта — в Сибирь, Г. Шобера — на Кавказ, И. X. Буксбаума — в окрестности Петербурга и в южные районы. Однако и для развития экспедиционного дела не хватало специалистов. Страна испытывала острую нужду в образованных людях. Эту задачу мог бы частично выполнить университет. Но университеты, это Петр знал из личного опыта, не могли создать научную основу для развития производства.

Поэтому, еще не решив, какого типа научное или учебное учреждение необходимо России, Петр создавал различные училища, а также научную библиотеку, музей, кабинет машин и инструментов. После Полтавской победы и укрепления Петербурга как столицы государства книги, коллекции и инструменты перевозятся из Москвы в Петербург. Вопрос об организации российской науки становится предметом обсуждения с учеными и прежде всего — с великим Лейбницем, который, разочаровавшись в возможностях научного общества в Берлине, все чаще обращается к ученым России, с которой поддерживает связь через Брюса и русских дипломатов.

По мысли Лейбница, в качестве одной из коллегий должна выступать академия, которая будет заботиться «о введении, приращении и процветании всех добрых наук в империи». Россия представлялась Лейбницу «непочатым полем», где можно избежать заблуждений и ошибок, допущенных на Западе. Он успешно рекомендует практические приложения наук — в медицине, в горном и монетном деле, пишет об астрономических наблюдениях, которые могут пролить новый свет на мореплавание и географию. Примечательно, что Лейбниц говорил о задачах, которые настоятельно выдвигались русской действительностью и уже успешно решались, в том числе и Я. В. Брюсом.