Читать книгу "ХЗ. характер землянина - Оксана Демченко"

– Ихаса?

– Ихасса!

Тычу в следующую, перебираю до верхней. Все – ихасса, без исключения. Получается, он каждую линьку бережно сматывал пленочку и намотал за жизнь ком диаметром в метр?

– Сколько же тебе лет, – балдею я, приобретая к грисхшу неизбежное уважение. – Дедушка.

Хвостатый коллектив продолжает разматывать ком, не обращая внимания на мой треп. Наконец, вот и последняя шкура, хотя она скорее всего первая. Длиной в мою руку от кончиков пальцев до локтя. Толщиной в большой палец. Не имеет конечностей. Прямо переросток дождевого червя. Трогаю заостренный хвост, чуть более тупой второй хвост. Ихасса радуется, хлопает руками. Показывает на висящего над головой соплеменника, затем на хвост своей первой шкуры и рисует рядом еще один такой, острием к своему.

– Самсх, – он быстро набирает на руку синий мох и рисует слабо светящийся след в воздухе, будто рядом с его первой шкурой лежит шкура такого же размера. Показывает на ее дальний конец. – Схарс. – Рисует еще червяка и его хвост, смотрит на меня, – Рссис.

Гос-споди, неужели я одна теперь знаю, почему они отправили ком шкур в ответ на запрос – кто такие грисхши. Написали «мы», стараясь объяснить попроще. Да они все связаны хвост с хвостом! Их народ – цепочка делений первого червяка… Или десять часов мне втолковывали нечто иное, но впустую?

Я провела по шкуре, показала дальше, туда, где рисовалась вторая, и дальше, и дальше, вроде как в темноту коридора.

– Грисхши?

– Грисхшс! – восхитился Ихасса. – Саахха ассахааса гриссхшшсса.

Мы друг друга поняли процентов на десять, наверное. Уже дело. Пробую разобраться в своих вопросах. Ищу на ощупь мелкий камешек.

– Габ Уги, – ищу второй, – Интра, – ищу третий, – габ Зу.

Странно, но наши, из Сада Тиа, все еще не нашли меня по ярлыку. И это при маниакальной упертости Макса! Ничего, раз время есть, буду сдавать на навигатора. Это лучше, чем роль жертвы влюбленного Игля. Сыплю камни, раскладываю из них кусок плоской пародии на вселенную. У меня в голове снова активна база данных габ-служащего. Грисхши, надо отдать им должное, не мешают, хотя малость скручиваются от зрелища.

– Уссохсх, – вдруг сообщает дальний из сумрака.

Песчаная вселенная поднимается с пола под общее вдохновенное шипение и, с шелестом теряя лишние пылинки, выстраивается в объемную модель. Интересно, кроме меня хоть кто знает, что грисхши – телекинетики?

Ихасса суетится, горстями рук и кончиками щупалец замусоривает схему, крошит мох с потолка, перетирает песок, запускает в плаванье волоски коричневой растительности со стен. Встроенная в мозг карта габ-служащего согласна – это силовые возмущения, глоп-разлом, метеоритные потоки. То есть мы обоюдно понимаем, что построили. Ихасса показывает на габ Уги, значит, исходный вопрос не забыт. Затем подсвечивает ореолом нашу нынешнюю планету пребывания. Обводит руками вокруг, тычет в стены туннеля. Снова показывает на Уги – и от габа струится серебряный лучик к нашей планете.

– Ха… а другие расы кораблями пользуются, без них никак, – балдею я от догадки. – А вы, значит, как черви голландские в сыре… простите.

Ихасса вслушивается, раздраженно шипит. Показывает камешек ужасно далеко, у стены пещеры – и оттуда по его воле начинает ползти к нашей подсвеченной планете серебряная змейка.

– Грисхс, – с пришипом, на долгом выдохе, сообщает мой проводник.

Стопку шкур общими усилиями бережно, но удивительно быстро и ловко, начинают скручивать в исходный ком. Наблюдаю и не мешаю. Если бы я линяла и могла сберечь часть памяти о себе прежней, я бы это делала? Не знаю. Сомневаюсь. Наверняка у грисхшей со шкурами связаны более сложные мотивы, чем сантименты или склероз. У них нет разделения полов, а значит, нет мужей, кузенов, братьев и дядек с тетками. Нет ничего, для меня обыкновенного и даже обязательного. А что есть? Пожалуй, последовательность рождения, когда твой хвост – чья-то голова. Имена соединены в длиннющую цепочку, сплетены крайними слогами, созвучиями.

Трогаю собранный ком, хранящий линьки моего проводника. Он назвал с шипящим уважениям, если эмпатия верно ловит эмоции, имя Грисхс. Первые звуки совпадают с самоназванием расы. Случай? Вряд ли.

– Грисхс что, самый первый? – шепотом пугаюсь догадки. – Ну не бессмертные ведь вы! И разве можно для целой расы знать, кто первый?

Ихасса надолго замер, затем указал в дальний угол пещеры и произнес с прежним придыханием – Грисхс. Не прекращая удерживать внимание на важной точке, щупальцем провел незримую линию, шипя непрерывное созвучие, пока вся пещера не оказывается пройдена. Тогда грисхш замер, сорвав дыхание на коротком «Ихш». Вот так. Библейская классика: Адам, Ева и змий в одном флаконе.

Шкуры убраны за занавеску. Пыльно-каменная вселенная осыпалась на пол. Народ висит и лежит с каменным спокойствием. А я хочу есть, пить и спать одновременно. Хорошо хоть габ-костюм справляется с прочими хотелками, а то знакомить всех с результатами пищеварения землян было бы совсем неприятно. Так что зеваю, моргаю, молчу. Терплю.

Думаю. Вот я тут, не знаю где. Непойманная. Мне надо попасть в главный зал второй по счету планеты. Могут ли грисхши помочь?

– Ихасса, – осторожно постукиваю по хвосту.

Проводник поворачивает голову. То есть выворачивает ее из складок шеи, хотя и не шеи даже… Да точно он червяк! И для червяка вполне симпатичный. Рисую в воздухе шар. Меня не понимают, но и не прерывают. Когда третий раз не понимают, надергивают с потолка светящегося мха и растирают на моих ладонях. Снова обвожу шар планеты – и он слабо светится мельчайшими искорками. Жмурясь, чтобы не мешать надстройке мозга водить моей рукой, и рисую отдельно от планеты свой недавний путь по коридорам к люку грисхшей, затем крупно люк. Рисую путь от люка к нужному залу. Открываю глаза и с ужасом пялюсь в неразбериху черточек и точек. Не знаю, кем надо быть, чтобы это понять! Не человеком, точно. Вот я человек и не понимаю ничего.

– С-ссх, – задумчиво сообщает проводник.

– С-иссх, – вступает в содержательную беседу кто-то от дальней стены.

Ихасса двумя острыми окончаниями щупалец режет шкуру у себя под горлом, оттуда выплескивается струйка прозрачного геля. Все дружно придвигаются, влипают в гель кончиками пальцев – и начинают этой штукой обматывать меня. Терплю. Вряд ли они хотят плохого, спине не холодно, эмпатия благодушно молчит.

Ну вот, гуманоид целлофанированный, готово дело. Двигаться почти не могу. Меня бережно устраивают на спину самого длинного грисхша в группе, прочие пристраиваются со всех сторон от нас, образуя суперчервяка с ут-габрехтом во чреве. Ничего не вижу и не понимаю, но ощущаю, как мы изгибаемся, вроде бы пританцовывая. От монотонности этого червячного упражнения я очень быстро задремываю.

Шмяк! Хрясь!

Проснулась. Сижу на гладком полу роскошного, вычурного зала. Кругом грисхши, многие уже облюбовали лепнину на потолке и украшают ее собою. Рядом Ихасса. Вдумчиво и неторопливо пропихивает в ротовую щель «полиэтилен» разорванной упаковки, в которой меня довезли.