Читать книгу "Сильвандир - Александр Дюма"

Вполне естественно, что, повидав Версаль и Париж, виконт де Безри и его дочь пожелали повидать и персидского посла.

Шевалье буквально расцветал по мере того, как приближался день свадьбы, суливший ему счастье, и он не счел возможным отказать своей невесте в столь скромной просьбе.

Венчание должно было происходить в полдень, а так как нет ничего более скучного для новобрачных, чем самый день свадьбы, когда они вынуждены принимать поздравления от родных и друзей, то было решено, что между брачной церемонией и свадебным обедом молодожены нанесут визит вышеозначенному послу.

Свадьба Констанс и Роже была назначена на 26 февраля. Шевалье столько размышлял об этом торжественном для всех и грозном для него дне, что в конце концов если не позабыл об опасности, связанной с его вторым браком, то нашел в себе силы некоторое время о ней не думать.

Одним словом, он вел себя как человек, который поставил свою жизнь на карту и понимает, что в любую минуту может погибнуть, но решил, пока суд да дело, как можно веселее прожить те дни, какие ему еще отпущены судьбою.

В тот знаменательный день Роже с самого утра не сводил глаз с Констанс: любуясь ею, он радовался и забывал о всех своих невзгодах.

После венчания, происходившего в церкви святого Рока, Констанс повезли домой переодеться, а шевалье и маркиз де Кретте направились в особняк, служивший резиденцией для посланников: там остановился Мехмет-Риза-Бег. Мужчины, как мы уже упоминали, приезжали туда с визитом по утрам, а женщины — во вторую половину дня.

Маркиз де Кретте был знаком с бароном де Бретейлем и получил у него пригласительные билеты.

Эти билеты открыли друзьям доступ к его превосходительству персидскому послу. В приемной уже толпились посетители; попадая в гостиную, они проходили по четыре человека в ряд перед послом, а он сидел на циновке посреди комнаты и с важным видом кивал шествовавшим мимо него визитерам. По мере того как посетители приближались, слуга возглашал их имена.

Маркиз де Кретте и шевалье д'Ангилем в свой черед вошли в гостиную.

В эту минуту Мехмет-Риза-Бег курил, вернее сказать, стоявшая перед ним на коленях рабыня подносила огонь к его трубке.

Роже обратил внимание на то, что рабыня эта, хотя он видел ее только со спины, прекрасно сложена.

Когда слуга произнес имена маркиза де Кретте и шевалье д'Ангилема, посол сделал невольное движение, а рабыня повернулась.

Оба дворянина, уже сделавшие четыре шага в гостиной, остановились как вкопанные и посмотрели друг на друга; смертельно побледнев, они застыли на месте, будто голова рабыни, подобно голове Медузы, превратила их в мраморные изваяния; затем, после мгновенного замешательства, они взялись за руки и, пятясь, вышли из залы, даже не успев толком разглядеть посла.

— Роже! Какое необыкновенное сходство! — пробормотал маркиз, когда они очутились в приемной.

— Кретте, тут вовсе не сходство, — ответил шевалье. — Это Сильвандир своею собственной персоной, и я погиб!

И Роже в нескольких словах рассказал маркизу о том, что

произошло в Марселе. Впрочем, шевалье сообщил другу не слишком много нового: ночью в бреду он почти полностью выдал свою тайну.

— Ну тогда тебе надобно бежать, и немедля! — воскликнул Кретте. — Собери-ка побыстрее все золото и все бриллианты, какие найдутся дома, и уезжай во Фландрию, в Голландию, в Англию… Хоть на край света, но только уезжай!

Шевалье не трогался с места.

— Но как случилось, что она прибыла сюда с этой скотиной-послом? — спросил Кретте.

— Кто может постичь предначертания Господни? — мрачно отозвался д'Ангилем.

— Полно! Полно! — вскричал маркиз, увлекая шевалье за собою. — Обойдемся без богословия. Нельзя терять ни минуты, пошли за почтовыми лошадьми, садись в карету и — в путь!

— Как? Уехать без Констанс? Никогда! Ни за что!

— Друг мой, знаешь ли ты, что тебе грозит?

— Знаю: смерть! Но что мне смерть, пусть только она придет не сегодня, а завтра!

— Позволь тебе заметить, что ты городишь чепуху. Завтра, мой милый, тебе еще меньше захочется умирать, чем сегодня. Надо жить, черт побери! И жить долго. А потому уезжай нынче же, сию минуту! Ты мне только скажи, куда поедешь, и завтра, нет, еще сегодня вечером я отправлю вслед за тобой Констанс; если понадобится, я сам привезу ее туда, где ты будешь, ну а оказавшись вместе, вы и думать забудете о персидском после, о Сильвандир, вы забудете обо всем на свете.

— Нет, Кретте, нет! Оставь меня! Ты теперь и сам видишь, что я приношу несчастье.

— Ну, коли ты теряешь голову, шевалье, это и на самом деле становится невыносимо! Неужели ты хочешь стать посмешищем для всей Франции? Ты этого хочешь?.. Черт побери! Вспомни-ка о виселице господина де Пурсоньяка. Кстати, вот, стало быть, почему…

— Увы, друг мой, да.

— Бедный Роже! Но повторяю, шевалье, тебе надо принять решение! Ведь король не любит шутить, когда дело касается нравов! Вспомни о Фор-л'Евеке, о Бастилии, о Шалоне-сюр-Сон! Ты пятнадцать месяцев пробыл в темнице только за то, что был недостаточно внимателен к жене. Что же тебя ожидает за то, что ты продал ее в рабство?

За разговором они не заметили, как очутились у особняка д'Ангилема. Констанс уже уехала со своими подругами и баронессой, чтобы, в свою очередь, увидеть посла.

Кретте воспользовался этим и опять принялся уговаривать своего друга поскорее уехать. У Роже нашлось дома около тридцати тысяч франков наличными и тысяч на двести бриллиантов: этого было более чем достаточно на первый случай. Он почти совсем уже согласился бежать, как вдруг дамы возвратились. Двери особняка, где остановился посол, по одному из многочисленных капризов Риза-Бега были внезапно заперты и прием посетителей отложен до пяти часов вечера.

Увидев Констанс, шевалье понял, что не в силах ни бежать, ни сознаться во всем. Между тем объявили, что обед подан. Роже машинально последовал за гостями и сел за стол; он был сильно озабочен, и все обратили на это внимание.

Однако в день свадьбы у новобрачного столько всевозможных забот, а голова его занята такими непривычными мыслями, что никто не проявляет нескромности и не допытывается, о чем именно он размышляет; однако только Констанс время от времени с тревогой поглядывала на мужа, а сам д'Ангилем и де Кретте при малейшем шуме вздрагивали и смотрели на дверь.

Но вот наконец подали десерт; шевалье и маркиз стали понемногу успокаиваться. Роже нежно улыбался жене, и его улыбка возвращала ее к жизни. Кретте с непринужденностью, свойственной лишь истинным аристократом, с очаровательной непринужденностью, которую в наши дни сохранили только немногие, рассказывал анекдоты, какие ныне уже никто не отваживается рассказывать. Внезапно дверь в столовую отворилась, вошел какой-то негритенок и с мрачным видом спросил барона д'Ангилема.