Читать книгу "Тайны советской империи - Андрей Хорошевский"

В этих разборках советских политических тяжеловесов молодой белорусский первый секретарь ЦК еще не мог играть заметной роли, его поддержка той или иной стороны, по большому счету, ни на что не влияла. Но Машеров фактически занял позицию Брежнева, и это не могло быть не замечено. Возможно, генсек даже простил Петру Мироновичу (как, в общем-то, и всей верхушке белорусского руководства) ту неприятную ситуацию с его избранием на пост руководителя Белоруссии и предоставил Машерову определенный карт-бланш в проведении «мягких реформ». Впрочем, на этот счет есть и другие мнения.

К отношениям между Леонидом Брежневым и Петром Машеровым мы еще вернемся, сейчас же поговорим о том, что же представляла собой «машеровская республика» – Белоруссия в период с 1960 по 1980 год.

* * *

Во многих публикациях и документальных фильмах, посвященных Петру Машерову, Белоруссия 1960—1970-х представлена неким «социалистическим раем», где все жили хорошо и счастливо и не было почти никаких проблем. На самом деле все было несколько иначе. Не стоит преувеличивать и выдавать желаемое за действительное. Белоруссия была одной из советских республик и по уровню жизни не дотягивала до Прибалтики (которая так и не стала по-настоящему советской) и уж тем более ей было далеко до «загнивающего Запада».

Однако среди остальных советских республик Белоруссия действительно отличалась в выгодную сторону. При Машерове были построены или существенно модернизированы предприятия машиностроительной, нефтехимической, электротехнической и других отраслей промышленности, которые и поныне составляют основу белорусской экономики. По некоторым данным, за годы, когда у руля Белоруссии стоял Петр Машеров, национальный доход БССР вырос в три раза. Дефицит и, как следствие, огромные очереди, в белорусских городах ощущались не так заметно, как в других регионах СССР. В Белоруссии не было перебоев с продуктами и товарами первой необходимости, лучше была обеспечена республика и тем, что в советское время было принято относить к предметам роскоши, – автомобилями, различной домашней техникой и т. д. Тем более что многое выпускалось в самой Белоруссии – телевизоры «Витязь» и «Горизонт», холодильники «Минск» были гордостью республики, своего рода ее визитной карточкой, знаком качества. То же можно сказать и о продукции машиностроения – тракторах «Беларусь», грузовиках МАЗ и огромных карьерных самосвалах БелАЗ и др. Естественно, что главная заслуга в этом принадлежала белорусскому народу, но неоспорима и роль Петра Мироновича как организатора и управленца.

Экономические и социальные успехи (пусть, еще раз повторимся, и относительные, но на общем советском фоне все же весьма заметные) были только одним из слагаемых огромной популярности Петра Машерова среди простых белорусов. Петр Миронович был едва ли не единственным советским руководителем, заботившимся о своей популярности. До того момента, как в постсоветском политическом сленге появилось слово «пиар», оставалось еще два десятка лет, но Машеров, казалось, строго следует законам этого самого пиара. Ему действительно было не все равно, что о нем говорят и думают в народе.

В значительной степени это было обусловлено характером Петра Мироновича. Вот что вспоминал Валентин Сазонкин, полковник КГБ, долгое время являвшийся начальником охраны Машерова (незадолго до смерти Машерова он был переведен в Москву в центральный аппарат КГБ): «Служебный кабинет и бумажные дела – не его стихия. Как только начинались полевые работы, сенокос и уборочная страда, он больше времени проводил в автомашине, самолете, вертолете. Выделяемый 9-м управлением КГБ вертолет использовался на всю мощь. Посадки совершались в самых различных точках – там, где трудились люди: на полях, сенокосах, около токов и т. п. Где бы ни приземлялся вертолет, моментально собиралась вся округа и начиналась оживленная беседа с тружениками села». От себя добавим, что в большинстве случаев все эти инспекционные облеты были абсолютно неожиданными для местного руководства. В общем, эта схема классична – из столицы приезжает «добрый начальник» и устраивает разнос, а иногда даже увольняет нелюбимого народом начальника. При этом, в отличие от «классического сценария», Машеров корректен, он редко срывается на крик и не использует ненормативную лексику. Он живо интересуется проблемами людей, оказывает помощь, заставляет своих помощников проконтролировать, как выполняются его поручения и распоряжения. И естественно, что такие «хождения в народ» нравятся простым белорусам. Плюс к этому Машеров практически не пьет (это, кроме прочего, обусловлено и состоянием здоровья – у него больные почки), живет достаточно скромно. В первые годы перестройки, когда прессу буквально захлестнули публикации о невероятном размахе коррупции среди советских партийных боссов (особенно этим «отличались» руководители среднеазиатских и кавказских республик), были попытки найти компромат и на Машерова. Но все они оказались безуспешными – скромность и честность Петра Мироновича в финансовых вопросах были безупречны.

Помимо экономических и социальных вопросов, первый секретарь любого республиканского ЦК должен был уделять внимание и идеологии. Здесь Машерову приходилось считаться с тем, что в Москве рассматривали Белоруссию как некий полигон для апробации тезиса о постепенном отмирании наций и признаков национальной идентичности при социализме, возможно, из-за культурной и исторической близости белорусов и русских. Супруга Машерова Полина Андреевна вспоминала: «Дома и на работе муж разговаривал на русском языке. Как правило, на нем и выступал. Политбюро ЦК КПСС требовало, чтобы члены и кандидаты придерживались, точнее – проводили линию на сближение народов через русификацию. В Москве критиковали Машерова за белорусский акцент. Поэтому он часто репетировал дома со старшей дочерью, как правильно по-русски сказать то или иное выражение. Привычка все равно давала о себе знать. Ему делали замечания. При этом почему-то не обращали внимания на национальный акцент в речи Рашидова, Кунаева, Шеварднадзе и др.».

Безусловно, Машеров никогда не был приверженцем национальной идеи, да и не мог им быть человек, во-первых, воспитанный на принципах сталинского «интернационализма», а во-вторых, так или иначе вынужденный корректировать свою политику с Москвой. В 1972 году в журнале «Коммунист» появилась программная статья Машерова, в которой он утверждал, что все жители союзных республик, помимо родного, обязательно должны овладеть русским языком, клеймил позором «подвизающихся на империалистических задворках злобствующих националистических отщепенцев», проливающих «крокодиловы слезы» по поводу «русификации». Уже во времена перестройки Машерова неоднократно критиковали за недостаточное внимание к белорусской культуре и языку, и упреки эти, в общем-то, справедливы. Среди явных ошибок Машерова – реконструкция исторической части Минска, в результате которой был уничтожен ряд исторических зданий.

Однако не стоит забывать о том, что при Петре Мироновиче в БССР практически не было серьезных гонений на инакомыслящих и национальную интеллигенцию. В той же Украине, например, при Щербицком в лагеря отправились многие писатели и поэты, причисленные к «буржуазным националистам». В Белоруссии же работали и публиковались, пусть и не без проблем, такие писатели, как Василь Быков. Не было в БССР и громких процессов над диссидентами. В 1974–1975 годах был разгромлен так называемый «академический осередок» – некая группа ученых, работавших в системе Академии наук БССР, занимавшаяся типичными для диссидентов вещами – публикацией самиздата и т. д. Но дальше увольнения с работы дело, по сути, не пошло – Машеров настоял, чтобы КГБ не раздувало из этого какого-либо громкого процесса. Более того, спустя некоторое время многие из уволенных были возвращены на прежние места работы. И это было, пожалуй, самым массовым и резонансным диссидентским делом в Белоруссии.