Читать книгу "Секретный пилигрим - Джон Ле Карре"

Первый – нет. Медведю нельзя доверять никогда. Прежде всего, Медведь сам себе не доверяет. Медведю грозит опасность, Медведь перепуган, и Медведь распадается на части. Медведь испытывает отвращение к своему прошлому, досадует по поводу настоящего и страшится будущего. Что с ним бывало не раз. Медведь разорен, ленив, капризен, некомпетентен, хитер, непомерно горд, опасно вооружен, порою блестящ, часто невежествен. Без своих когтей он превратится в еще одного безалаберного члена “третьего мира”. Но он отнюдь не потерял свои когти. И за один день он не может вывести свои войска из-за рубежа, хотя бы потому, что их негде расквартировать, нечем кормить, да и доверять им тоже нельзя. А поскольку наша Служба призвана не утрачивать бдительности, мы пренебрегли бы своим долгом, если бы на мгновение ослабили наблюдение за Медведем и его непокорными детенышами. Это мой первый ответ.

Второй ответ – да, мы можем целиком доверять Медведю. Медведь никогда прежде не заслуживал такого доверия. Медведь просится к нам, он жаждет переложить на нас свои беды, открыть у нас свой банковский счет, ходить по магазинам у нас на Главной улице и стать уважаемым членом нашего леса, так же как и своего, – и все потому, что его общество и экономика в состоянии развала, его природные богатства растаскиваются, а его руководители некомпетентны сверх всякой меры. Медведь так отчаянно нуждается в нас, что мы можем спокойно позволить ему в нас нуждаться. Медведь страстно желает покончить со своей страшной историей и выйти из мрака последних семидесяти или семисот лет. Мы для него и есть дневной свет.

Беда в том, что мы на Западе традиционно не доверяем Медведю, будь то Белому или Бурому, или Бело-Бурому, каким он сейчас и является. Без нас Медведь может попасть в беду, но многие полагают, что он именно это и заслужил. Точно так же было в 1945 году, когда находились люди, считавшие, что поверженная Германия должна оставаться в руинах до конца света.

Смайли замолчал и, казалось, раздумывал, все ли он сказал. Он взглянул на меня, но я предпочел отвести глаза в сторону. Вопрошающее молчание побудило его продолжить.

– Медведь будущего станет таким, каким мы его сделаем, а причин для того, чтобы сделать его каким-то, несколько. Первая – это обычное чувство приличия. Если ты помог невиновному человеку избежать тюрьмы, то самое малое, что ты можешь для него сделать, – это дать ему миску супа и возможность занять свое место в свободном мире. Вторая причина настолько очевидна, что, наверное, излишне ее упоминать. Россия, даже собственно Россия, без ее владений, – огромная страна с огромным населением, находящаяся в сердце земного шара. Бросить Медведя на произвол судьбы? Сделать так, чтобы он стал обиженной, отсталой, набитой вооружениями страной вне нашего лагеря? Или превратить его в партнера в ежедневно меняющемся мире?

Он взял свой шаровидный бокал и задумчиво уставился на него, вращая оставшееся в нем бренди. У меня возникло ощущение, что расставание дается ему тяжелее, чем он предполагал.

– Да. Хорошо, – пробормотал он, будто отвечая на собственные мысли. – Но вам придется не только свои головы переделывать, а сверхмощное современное Государство, сооруженное нами для защиты от того, чего уже не существует. Во имя свободы мы пожертвовали слишком многими свободами. А теперь нам нужно вернуть их.

Он застенчиво улыбнулся, и я понял, что он пытается рассеять собственные чары, под которыми мы оказались.

– Так что, прилежно исполняя свой долг перед Государством, сделайте мне небольшое одолжение: время от времени налегайте на его устои. В последнее время Государство несколько выросло из своей одежды. Было бы хорошо, если бы вам удалось подогнать его по ее размеру. Нед, я – зануда. Пора отправлять меня домой.

Он резко встал на ноги, будто стряхивая с себя что-то такое, что угрожало его свободе. Затем он нарочито медленно обвел комнату взглядом – не студентов, а старые фотографии и трофеи его времени, по-видимому, запоминая их. Он прощался со своим домом после того, как завещал его наследникам. Затем он вдруг принялся суетливо искать свои очки, пока не обнаружил их у себя на носу. Потом он расправил плечи и зашагал целеустремленно к двери, которую два студента бросились открывать перед ним.

– Так. Хорошо. Доброй ночи. И спасибо. Да, напомни им, чтобы приглядывали за озоновым слоем, хорошо, Нед? Для этого времени года в Сент-Эгнес что-то уж слишком жарко.

И он вышел, не оборачиваясь.

Глава 13

Ритуал выхода на пенсию в Службе, вероятно, не более мучителен, чем в любом другом ведомстве, но он по-своему пикантен. Здесь нет ностальгических церемоний: обедов со старыми знакомыми, приемов для сотрудников, обмена крепкими рукопожатиями с секретаршами старшего возраста со слезами на глазах, визитов вежливости в родственные учреждения. А вместо этого – процедура забвения, при которой вы мало-помалу освобождаетесь от специальных сведений, недоступных простым смертным. Для того, кто всю жизнь работал на Службу, включая три года во внутреннем секретариате Барра, эта процедура может быть тягостной и многоступенчатой, даже если сами секреты ушли в отставку гораздо раньше вас. Запертый наедине с Палфри в его затхлой юридической конторе, к счастью, нередко после вкусного обеда, я подписывал один эпизод своего прошлого за другим, покорно бормоча за ним одну и ту же скромную английскую клятву и каждый раз выслушивая его неискреннюю угрозу кары на случай, если тщеславие или деньги побудят меня эту клятву нарушить.

Я бы вводил нас обоих в заблуждение, если бы притворялся, будто совокупное бремя этих процедур постепенно не начинает давить на меня и не заставляет мечтать о том, чтобы приблизить день моей казни, а то и вовсе считать ее состоявшейся. Ибо с течением времени я стал себя чувствовать как человек, который смирился со смертью, но вынужден расходовать остаток своих сил на то, чтобы утешать остающихся в живых.

Поэтому для меня стало большим облегчением, когда однажды, сидя в отвратительном логове Палфри и ожидая, что через три дня меня наконец или отпустят, или посадят, я получил недвусмысленный приказ явиться к Барру.

– У меня для вас задание. Оно придется вам не по вкусу, – заверил он меня и бросил трубку.

Он все еще был вне себя, когда я вошел в его эффектный кабинет в стиле модерн.

– Вам надлежит прочитать его досье, затем отправиться в деревню и урезонить его. Постарайтесь его не обидеть, но если вы ненароком свернете ему шею, то убедитесь в моей терпимости.

– А кто он?

– Одна из последних реликвий Перси Оллилайна. Один из этих толстопузых магнатов из Сити, с которыми Перси любил играть в гольф.

Я посмотрел на обложку верхнего тома. “БРЭДШО, – прочитал я, – сэр Энтони Джойстон”. И мелким шрифтом внизу: “индекс актива”, что означает, что человек этот считался союзником Службы.

– Вам надлежит улестить его, это – приказ. Обратитесь к лучшей части его натуры, – сказал Барр тем же злым тоном. – Может, он прислушается к словам ветерана государственной службы. Верните его в отчий дом.