Читать книгу "Легаты печатей - Андрей Валентинов"

Смутился. Впервые за весь разговор.

– Да оно мне… Я, Гизело, в школе английский учил. Лидка перевела. Ну, ты знаешь…

Знаю. Вся прокуратора знает. Лидия Ивановна Жукова, кличка Жучка. Я бы с такой кличкой и часу не прожила – застрелилась. А наша Жучка ко всему еще и полиглотка. Поли-глотка. Гм-м… Ладно, по поводу сего не мне судить, а вот что касаемо статьи…

– Здесь сказано следующее: Письмо отца Александра получено не по официальным каналам, поскольку следователь прокуратуры Гизело препятствует общению арестованного не только с прессой, но и с его адвокатами. Препятствовать! Hindern!

И снова обидно. Ведь не препятствовала же! Гражданин Егоров сам от адвоката отказался!

Ревенко тычет пальцем в абзац, сопит над самым ухом.

– А не врешь?

Я гляжу на часы. Десять. Бравый сержант Петров ждет в приемной.

– Вот что, Ревенко! Сейчас вы пойдете и возьмете словарь. Потом вернетесь – и извинитесь. Все!

Послушался. Сам, конечно, переводить не будет, опять Жучку посадит. Ничего, ей полезно – поли-глотке!

Все это было бы смешно… Но это совсем не смешно. Опальные батюшки по-прежнему в камере, статья едва ли поможет, скорее еще больше раздраконит наших Торквемад, а мне сейчас предстоит душевный разговор о стандартной процедуре. Вновь, в который раз, гляжу на табло говномера. Зашкаливает!

2

Что такое стандартная процедура довелось узнать лет эдак с тринадцати. Точнее, о многих стандартных процедурах, поскольку в каждом деле есть своя. Арест – кидают лицом на пол, наступают сапожищами на ладони. Обыск – ставят лицом к стене, лезут пальцами в задний проход. А потом… А потом, согласно очередной стандартной процедуре, я обеспечивала освещение объекта «Паникер». Вначале приходилось писать все разговоры, потом поверили – разрешили выбирать самой. С тех пор в постели я могла расслабиться – если, конечно, в спальне не стоял жучок. Контроль внедренного сотрудника – тоже стандартная процедура.

Теперь буду освещать Игоря. Игоря Дмитриевича Волкова. Так мне и надо…

Бог весть, может, и вправду существует телепатия. Во всяком случае, этим утром старший сержант Петров посматривал на меня с особенным неодобрением. Пугануть? Ни к чему, что могла, давно сказала.

Лучше по-другому.

– Как поживает гражданин Залесский?

Тяжелый вздох. Видать, поживает не очень.

– Да так себе, Эра Игнатьевна. Без сознания. Еле-еле воду пить может.

Зря не послушалась и скорую не вызвала! Этот Молитвин, похоже, только по кентаврам спец. Вроде коновала.

– О гражданине Крайцмане ничего нового?

Нахмурился. Дернулись губы.

– Нет…

Нет – и спрашивать нечего. Впрочем, одна мыслишка упрямо не оставляет. Глупая, конечно…

– Извините, Ричард Родионович, за такой вопрос. Вы… Или гражданка Крайцман… Не пытались узнать о вашем друге как-то… по-другому?

– У гадалки?

Хотя бы у гадалки. Город наш непростой.

Говорить ему явно не хотелось. Губы вновь скривились:

– Да как вам сказать, Эра Игнатьевна? Пробовали, в общем. Ерпалыч… В смысле, гражданин Молитвин, его, Фимку, вроде бы услышал. То есть не его, а как сердце бьется. Говорит, жив и не болен… Да ни черта я этим сенсам не верю!

И я не верю. Правда, гражданин Молитвин не прост. Ох, не прост старикан, кентов одним словом смиряет!

– Я про психов узнал.

Это про каких? Но сразу вспомнилось: о тех, к которым и загремел доктор-биохимик.

– Я Андрюху Дашкова… Того, про которого я вам говорил… Ну, накрутил я его, чтоб с архарами потолковал. Не прямо, конечно, это я понимаю. Он, Андрюха, мастер всякие жутики пересказывать; иногда так завернет, что ночью, извиняюсь, в сортир сунуться страшно. Стал он архарам этим про маньяков вкручивать, ну и… В общем, это место иначе называется. Голицыно. Или Голицыны.

– Психи Голицыны, – вздохнула я, доставая карту. Бесполезно: я и так помнила, что ничего подобного у нас в области нет. Ни Голицына, ни Голицыных. И Психов Голицыных – тоже нет.

– А может, это фамилия директора дурдома?

Он лишь пожал плечами. Это узнать просто, но разгадка не здесь.

Все, исчерпались. Пора.

– Сегодня в полдень гражданин Молитвин на квартире вашего друга Алика встречается с одним человеком. Вы должны быть там и обеспечить безопасность. Ясно?

– Буду.

Я вздохнула, достала из сумочки диктофон. Маленький такой, черненький.

– Положите в карман и запишите разговор. Ровно в девятнадцать по нулям доставите ко мне на квартиру. Это тоже ясно?

Кажется, он хотел вскочить, но сдержался. В глазах горела ярость.

– Стукачком делаете… гражданка следователь?

Лучше бы по лицу ударил! Нет, парень, не ты здесь стукачок, не ты!

– Гражданин Молитвин проходит свидетелем по важному уголовному делу, – скучным голосом начала я. – Если конкретнее, то по делу об убийстве. Нераскрытом убийстве, сержант! Вы понимаете, что это такое?

Ярость исчезла – он слушал. Что такое нераскрытое убийство в нашем городе, даже жорику понять можно.

– Впридачу мы ищем гражданина Крайцмана. Кто знает, что в разговоре выплывет?

Я давила – куда можно и куда нельзя. Господи, ведь не простится!

– Официальную санкцию на запись выдадите?

В голосе слышалась издевка. Это был уже перебор. Явный. Мент поганый! Дон Кихота из себя корчит!

– На вас три статьи висят, старший сержант. Хотите еще отказ от помощи следствию? Статью назвать?

Не понадобилось. Петров медленно встал, скрипнул зубами, рука потянулась к диктофону.

Я отвернулась.

3

За столом возвышался розовощекий дуб, и была златая цепь…

Впрочем, я это уже видела. А если не это, то нечто, весьма…

– Привет, подруга!

Я открыла рот, дабы навести порядок в дендрарии (хоть бы встал, негодник, дама все-таки зашла!), открыла – и закрыла.

На дубе оказались очки.

Обычные, дешевенькие, с толстыми вогнутыми стеклами, они странно смотрелись на румяной физиономии, создавая иллюзию невероятного явления. Если бы я не знала, кто передо мной, то могла бы решить, что вижу следователя Изюмского, напряженно размышляющего над грудой бумаг. Размышляющего! Думающего! Homo sapiens!

Бред! Конечно, бред, все это – из-за очков!

– Ты посиди, Эра Игнатьевна, тут, блин, концы с концами…

И блин на месте, и тыкает, мерзавец, но… Чудо Маниту, не иначе!