Читать книгу "Наша трагическая вселенная - Скарлетт Томас"

— Не беспокойся, я не гадаю, — сказала я. — Это было исследование. Для статьи.

— Которую напечатали в воскресной газете? Я как раз хотел тебе сказать, мне она очень понравилась.

— Спасибо.

— Но там вроде бы не было ничего про карты Таро?

— Не было.

— Так что же?..

Я вздохнула.

— Мне поручили написать статью, которая бы разоблачала книги из разряда нью-эйдж, и сделать это, честно говоря, не так уж сложно, когда заглядываешь в эти книги и видишь, о чем они. Редактор прислал мне целый мешок книг обо всем на свете, от космических заказов до знакомства со своим духом-хранителем. И среди этих книг обнаружилось несколько таких, которые… Даже не знаю, как правильно описать. По собственной воле я бы никогда не стала их читать, но вообще они оказались не такими уж ужасными. Сначала я хотела написать статью на основе именно этих книг — ну просто потому, что читать их было не так мучительно, как остальные. Но это был не самый интересный материал. Предполагалось, что статья будет историей обо мне самой, что я испытаю эти книги на себе, но в итоге я не стала этого делать. Идея заключалась в том, что я должна была погадать себе на картах Таро, а потом пойти и сделать нечто нелепое, исходя из того, что сказали бы мне карты. Ну и после этого написать о том, как невообразимо глуп был их совет. Но на самом деле совет показался мне очень даже дельным. И зачем я все это тебе рассказываю? Будешь теперь считать меня чокнутой.

— Не буду. Это очень хорошая колода. Я рад, что ее переиздали. Ты знаешь, кто ее автор?

Я помотала головой.

— Пожалуй, нет. К колоде прилагалась карточка с информацией, но я не помню, что там было написано. Кажется, какой-то спиритуалист?

— Артур Эдвард Уайт? Да, он их заказал, а нарисовала их женщина по имени Памела Колман Смит, которая родилась, я полагаю, в конце XIX века в Англии, а выросла на Ямайке. Она иллюстрировала Йейтса, и она нарисовала паука Ананси в книжках ямайского фольклора. Все нововведения, которые появились в колоде, были придуманы ею. Даже идея о том, чтобы проиллюстрировать все карты, а не только карты старших арканов, принадлежала ей. Она умерла в нищете и безвестности и почти в полном одиночестве, если не считать женщины-компаньонки.

Он рассмеялся.

— Извини! Я иногда чувствую себя говорящей энциклопедией. Лиз все время меня за это пилит.

— Похоже, ты знаешь о Таро куда больше, чем я.

— Да, — он посмотрел на бокал вина так, будто у него в руках был хрустальный шар, и ему совсем не понравилось, что этот шар ему предсказывает. — Да, я с Таро знаком не понаслышке.

— Ты гадаешь на картах?!

— Ну, что-то вроде того, — сказал он. — Но это было всего одно лето в моей жизни. Ты тогда, наверное, еще даже не родилась.

Я закатила глаза.

— Я родилась в шестьдесят девятом!

— Ну, а это было… — он наморщил лоб. — Наверное, это был семидесятый. Значит, ты едва успела родиться. Мне было примерно двадцать два, и я отправился путешествовать автостопом по Европе со своей первой девушкой. Мы решили, что проведем лето вот так, а потом вернемся в Кембридж поступать в аспирантуру. О, как же четко были распланированы тогда наши жизни! Мы все продумали заранее, и от плана нельзя было отступать ни на шаг. Ей, видимо, показалось, что мы слишком сильно связали себя обязательствами, поэтому она бросила меня где-то во Франции, и в результате в Испанию и Италию я поехал уже один. В Италии меня подобрал автобус хиппи, и я некоторое время прожил на пляже с группой корнуэльских музыкантов. Там я выучился играть на гитаре. Меня научила одна девушка, ее звали Мэйзи. Сначала она помогла мне овладеть игрой на гитаре, а потом как-то раз поздним вечером мы сидели с ней на пляже, и она обучила меня Таро. Она была… Не хочется тебе об этом говорить, но она была очень похожа на тебя. Версия конца шестидесятых. Двадцатидвухлетняя версия. С длинными волосами, голубыми глазами и густыми бровями. Она стала первой женщиной, которую я по-настоящему полюбил. Извини, захотелось тебе о Ней рассказать — ты не против?

— Почему я должна быть против? — Я улыбнулась. — Я не против того, что ты считаешь мои брови густыми.

Он рассмеялся.

— У тебя прекрасные брови.

Он снова посмотрел на карты и переложил колоду в левую руку, а правой поднес к губам бокал. Он сделал глоток, потом отхлебнул из бокала еще немного и сделал еще один. И опять посмотрел на колоду.

— Она чуть не умерла. Господи, как странно все это вспоминать. Я не думал о Мэйзи много лет. И о картах Таро тоже — я и не предполагал, что когда-нибудь еще буду держать их в руках. Но я чувствую удивительное умиротворение, глядя на эту колоду. Нахлынуло столько воспоминаний. Надеюсь, ты не против.

Я все никак не могла понять, почему Роуэн постоянно спрашивает, не против ли я, но вдруг поняла, что Лиз, вероятно, была против чуть ли не всего, что он делал: точно так же Кристофер был против всего, что делала я. Видимо, это особенность большинства длительных отношений: в какой-то момент ты понимаешь, что остался один на один с человеком, который постоянно против всего, что ты делаешь.

— Что случилось с Мэйзи? — спросила я. — Почему она чуть не умерла?

Он прикусил губу.

— Ее едва не убили карты Таро — точнее, одна карта. Звучит безумно, а? Она неделю провела в коме.

— О боже. Как же это произошло?

— Когда я познакомился с Мэйзи, она только начинала гадать туристам, чтобы немного подзаработать. У меня в Испании закончились деньги, и поскольку на гитаре я играл пока недостаточно хорошо, чтобы присоединиться к музыкантам, я научился плести фенечки из разноцветных ниток и продавал их, разложив на газете прямо на земле, а Мэйзи сидела рядом и гадала на картах. В душе она была одиночкой, и путешествовать с шумной толпой ей порядком поднадоело. Я тоже успел устать от большой компании. И вот мы отправились вдвоем вдоль по побережью, с рюкзаками и ее дорожным карточным столом. По пути мы останавливались в деревнях, и она гадала местным жителям. Первое время я чувствовал себя бесполезным: я не говорил по-итальянски и кроме выручки от своих плетеных браслетиков, больше ничем не мог пополнить наш скудный заработок путешественников. К тому же плести их нужно было долго, а стоили они гроши. Сидя рядом с Мэйзи и наблюдая за тем, как она гадала, я многому научился. Оказалось, что я быстро улавливаю суть этой науки. Ты, наверное, заметила, что я легко запоминаю исторические подробности — особенно те, которые касаются людей. Воспользовавшись этой способностью — ну и еще всем, что я узнал, когда учился в университете, — я тоже начал гадать на картах. Когда Колесница выпадала женщине, я представлял себе Боудикку, когда она выпадала мужчине, представлял себе Цезаря. Я умел разглядеть архетипические элементы в каждой карте, вспоминая всевозможные исторические ситуации, которые можно было с этой картой связать. В результате я стал видеть в каждой карте столько всего, что это было просто удивительно и не похоже ни на одно занятие, которое я знал прежде. Наверное, особое очарование картам придавало то, что я был влюблен, и это наполняло меня энергией. С тех пор я не чувствовал себя так долгие годы. — Он вздохнул. — Вскоре я стал гадать людям сам, и несколько недель мы с Мэйзи только об этом и говорили. Благодаря картам между нами возникла какая-то особая связь. Если нам нужно было поговорить о ясности и цели, мы обсуждали Туз Мечей. Если разговор заходил о принятии решения, мы брались за карту Правосудие. Гадание удавалось мне все лучше и лучше — как и игра на старой гитаре, которую я подобрал где-то в Генуе. Мы путешествовали и путешествовали, разыскивали сообщества англоговорящих людей, которым можно было рассказать с помощью карт о многом, а не обходиться фразами типа «ты иметь проблема с мужем». Мы переправились на одной лодке на Сицилию, а оттуда на другой — на Мальту. Мы хотели странствовать все дальше и дальше и добраться до Африки, а может, даже обойти вместе весь мир. Я решил не возвращаться в Кембридж. Это было волшебное время. Мы мылись в море и спали прямо на пляже. Однажды мы отправились на лодке с Мальты на остров Гозо — там обитала коммуна, о которой мы были наслышаны: бунтари со всего мира готовили революцию, чтобы освободить жителей Мальты и Гозо от британского господства. Пожалуй, это было самое счастливое время в моей жизни. Мы пили местное вино, курили гашиш, говорили о политике и гадали на картах. Хотя многие коммунисты, конечно же, говорили, что Таро — это упадничество и мещанство.