Читать книгу "Белая субмарина - Влад Савин"

Так сказал нам наш полковник, держа в руке шпагу, — из всех офицеров гарнизона он один носил этот старомодный атрибут, доставшийся ему от отца, убитого на Сомме, а тому от деда, погибшего в битве с бурами — впрочем, может быть, это лишь солдатские байки. Но он действительно был наш Командир, строг, но справедлив, мы в него верили. Ведь надо же солдату верить, что большое начальство все видит, все знает и правильно приказывает, что нам делать.

Мы не расстреливали испанцев! Они пытались вырваться, паника или бунт, смяли нашу охрану. Тогда, чтобы их остановить, штольню забросали гранатами и открыли огонь из пулеметов. Но убитых было не больше сотни, ну, может, двухсот, а оставшихся, две тысячи голов, загнали обратно. Трупы кидали в воду, во избежание эпидемии, не было возможности хоронить, как наших погибших, ведь обстрелы продолжались. Сбрасывали с запада, в бухту, тела прибивало к испанскому берегу — но это было низко и подло с вашей стороны — устраивать спектакль с опознанием погибших родственниками, и утверждениями, что «проклятые британцы расстреляли всех»! Большинство испанцев были убиты после, немецкими газами и огнем. Вы можете в этом убедиться, опознав погибших в тоннелях. Нет, мы не убивали их во время последнего штурма, нам было не до того!

Нас ведь было не слишком много, солдат боевых подразделений. Большинство в гарнизоне составляли тыловые, технари, снабженцы, обслуга. Ну и артиллеристы, зенитчики, но не обученная пехота. Наверное, надо было ставить в строй всех, но мы поначалу воевали, как требует устав, желая избежать лишних потерь. Ну а после было уже поздно.

Бедный «Родней», лишенный хода, он терпел многочисленные попадания немецких снарядов. Шестидюймовки для линкора не слишком опасны, но когда их много… А еще были тяжелые «чемоданы» от испанцев, с батареи, которую мы никак не могли подавить, и бомбежки, имеющие целью все тот же корабль. Он умирал медленно и мучительно, становясь все слабее, и наконец прекратил огонь совсем, сев на грунт. Палуба и орудийные башни остались над водой, но машины и погреба были затоплены, стрелять больше было нельзя. Остатки экипажа сошли на берег, в окопы.

И если раньше обстрелы были короткими и быстро смолкали, когда вступали в дело шестнадцатидюймовки линкора, то теперь они могли длиться часами. А крепость могла отвечать лишь малым числом батарей не выше шестидюймового калибра, самая мощная наша артиллерия находилась на юге полуострова и была направлена в море. У нас не было в гарнизоне тяжелых полевых батарей, в самом начале стреляли еще и 90-миллиметровые зенитки, но, когда ответным обстрелом многие из этих орудий были повреждены и были потери в расчетах, зенитчикам запретили стрелять, чтобы не оставить крепость без ПВО.

Мы уходили под землю. Благодарение Господу, что все склады, казармы, госпиталь, мастерские были в тоннелях под Скалой, сотни метров скального грунта не мог пробить никакой снаряд или бомба. Тыл наш был надежно укрыт — но это не помогло нам, когда начался третий штурм, сначала обстрел, затем идут танки с пехотой. И дымовая завеса с моря, нет, я не видел, как ее поставили, самолет пролетел или дымовые снаряды. Я был на правом фланге, у самой Скалы, что творилось слева, мне рассказали выжившие. Да, мы ждали, что под прикрытием дыма попробуют высадиться на берег, но думали, что это будет вспомогательный, отвлекающий удар. Тем более что на этот раз танков было больше, и за ними шли полугусеничные бронетранспортеры с пехотой. И мы, наученные опытом, что было раньше, стянули на рубеж почти все силы, в порту остался один батальон или даже рота, не знаю.

Вдруг шквал, одновременно, и бешеный обстрел, град снарядов и мин, и танки, до того неспешно маячившие вдали, быстро двинулись на нас, и из дыма показались катера и лодки, их было много, очень много! Наших там не хватило их сдержать, они высадились в порту, за нашими спинами, и это были уже не французы, а немцы, опытные, хваткие, натренированные десантники-егеря. И мы ничего не могли сделать, отбивая танковую атаку, танки были тоже немецкие, «Марк три», и штурмовые орудия, они расстреливали наши зенитки и противотанковые пушки, которые могли помешать первой волне их пехоты на бронетранспортерах ворваться на наши позиции, а за ними бежала вторая волна, это были французы и испанцы, и их тоже было очень много.

Все было кончено очень быстро. Да и глупо держать перешеек, когда враг уже у вас за спиной. Но если мы, оборонявшиеся на восточной стороне, сумели отступить в относительном порядке, то возле порта и таможни была бойня, из которой вырвались единицы. Затем было несколько часов мясорубки на склонах Скалы, где мы пытались зацепиться, но без успеха, у немцев были опытные командиры, слаженные подразделения, отлично обученные солдаты — а у нас какое-то сборище из тыловых, разбавленное останками нас, успевших отойти с перешейка, нередко под началом нестроевых командиров. Нас загнали в тоннели под Скалой. Держа под прицелом входы, мы слышали, как немцы предлагают нам капитулировать: ваше сопротивление бессмысленно, сдавайтесь!

Мы не сдались. Было и наше английское, «бульдожье» упорство, а еще русский фильм, который нам прислали из Америки. И как сказал полковник, мы, англичане, лучшие солдаты мира, не проигравшие еще ни одной войны, — и у его отца был Крест Виктории, отлитый из бронзы взятых в Севастополе русских пушек, а ведь эти русские в Бресте держались месяц, и, значит, нам, солдатам империи, стыдно капитулировать, неужели мы хуже каких-то русских? И мы дрались, как в том фильме про Брестскую крепость, в полутьме под каменными сводами, задыхаясь от поднятой взрывами пыли, — но нам было легче, по фильму, у русских там не было еды, патронов, медикаментов, а нам достаточно было за всем этим спуститься на нижний ярус подземелий. И все равно было страшно. Знаете, как это, когда под огнеметом плавятся камни и кирпичи? А ты слышишь жуткий крик тех, кому не повезло, и знаешь, что будешь следующим, если не достанешь этого гада раньше, чем он достанет тебя? И яростные, беспощадные стычки накоротке, когда в ход идут уже не гранаты, а штыки, приклады, кулаки и даже зубы, когда нет ни отступления, ни плена, и люди превращаются в диких зверей, воющих и рычащих. Какое тут искусство войны — так, наверное, сражались дикари сто тысяч лет назад!

Все же у нас начинало получаться так воевать! Мы держали оборону в тоннелях, а немцы были хозяевами наверху. Еды и патронов должно было хватить на месяцы, вот с водой было хуже, водосборники с поверхности мы перекрыли, опасаясь, что немцы вольют туда яд и отравят воду в резервуарах, у нас оставался лишь этот ограниченный запас. Но мы надеялись, что продержимся, нас обязательно освободят, ведь Британия никогда не смирится с потерей территории, придет флот, высадит десант, немцев разобьют, и настанет день, когда мы услышим сверху слова по-английски: «Эй, кто там, выходите!» Мы не знали, что Мальта тоже пала, а флот понес тяжелейшие потери. И что дома нас уже списали со счетов, зачислив в графу выбывших.

Да, нам предлагали сдаться. Приводили к входу в тоннель какую-то шишку из наших же, попавших в плен, и он орал: «Приказываю капитулировать!» А немец после кричал: «Если вы не подчинились приказу представителя своего же командования, то вы отныне не военнослужащие, а бандиты и с вами поступят соответствующе. Выходите, кладите оружие, и вам сохранят жизнь!» Но наш полковник сказал, что лично пристрелит каждого, кто струсит. Он был кремень, старый вояка, если бы такими в британской армии были все, мы бы сейчас брали Берлин.