Читать книгу "Когда пируют львы - Уилбур Смит"

Шон посмотрел на лиственную кровлю над ними. Они находились в зеленой тени, здесь, на утреннем солнце, было прохладно. В широко раскинувшихся ветвях гудели рождественские жуки.

– Да, хорошая трава для скота, – согласился Мбежане. Он протянул к Шону руку. – Я нашел это в траве, здесь кто-то уже стоял лагерем.

Шон взял с его ладони и принялся разглядывать осколок фарфора с рисунком из голубых листьев инжира. Для Шона стало потрясением увидеть в глуши этот маленький обломок цивилизации; он поворачивал его в пальцах, а Мбежане тем временем продолжал:

– Под деревом шурна – угли старого костра, и я нашел колеи от колес в том самом месте, где мы поднимались от реки.

– Старые?

Мбежане пожал плечами.

– Может, с год. В колеях выросла трава.

Шон сел в свое кресло. Ему стало тревожно. Он задумался и улыбнулся, поняв, что ревнует: на земле, которую он привык считать своей, обнаружились какие-то другие люди, и годичной давности колеи вызывали у него такое ощущение, словно он очутился в толпе. Но было и противоположное чувство – тоска по обществу своих. Желание снова увидеть белое лицо. Странно, что он отвергает что-то и одновременно стремится к нему.

– Кандла, я получу кофе сейчас или на ужин?

– Нкози, все готово.

Кандла насыпал в чашку немного коричневого сахара, помешал прутиком и протянул чашку Шону.

Держа чашку обеим руками, Шон подул на жидкость, чтобы охладить ее, и принялся пить, вздыхая при каждом глотке. Зулусы сидели кружком, разговаривали и передавали друг другу табакерки. Каждая реплика, достойная замечания, встречалась хоровым «Правда, правда» и очередной понюшкой. В ленивом потоке беседы возникали и разрешались мелкие споры. Шон слушал, изредка делая замечание или вставляя свой рассказ, пока желудок не подсказал ему, что пора есть. Кандла начал готовить под всеобщим критическим присмотром и градом предложений слуг, которые от безделья становились болтливыми. Он почти закончил жарить тушку цесарки, хотя Мбежане считал, что нужно добавить соли, когда Нонга, сидевший у костра напротив него, вскочил и показал на север. Шон заслонил глаза и посмотрел.

– Боже милостивый! – сказал он.

– Ах, ах, ах! – восклицали слуги.

Под деревьями к ним верхом приближался белый – он удобно сидел на лошади, поставив длинные ноги в стремена, и был уже так близко, что Шон разглядел рыжую бороду, закрывавшую нижнюю часть его лица. Человек был рослый; из высоко закатанных рукавов торчали толстые руки.

– Привет! – крикнул Шон и с готовностью пошел ему навстречу.

На краю лагеря всадник натянул повод. Он неловко спешился и пожал протянутую руку Шона. Шон почувствовал, как кости его пальцев едва не трескаются в этом пожатии.

– Привет, парень! Как дела?

Говорил человек на африкаансе. Его голос соответствовал размерам тела, а глаза оказались на уровне глаз Шона. Они безжалостно жали друг другу руки, смеясь и искренне произнося обычные приветственные банальности.

– Кандла, тащи бутылку бренди, – крикнул через плечо Шон и обратился к буру: – Проходите, вы как раз поспели к завтраку. Мы должны отметить встречу. Черт побери, как приятно снова видеть белого человека!

– Значит, вы здесь одни?

– Да, заходите, садитесь.

Шон разлил бренди, и бур поднял свой стакан.

– Как вас зовут?

– Кортни, Шон Кортни.

– А меня Ян Паулюс Леруа, рад знакомству, минхеер.

– Ваше здоровье, минхеер, – ответил Шон, и они выпили. Ян Паулюс ладонью вытер усы и тяжело выдохнул, вернув в рот вкус бренди.

– Хорошо, – сказал он и протянул свой стакан.

Они возбужденно разговаривали – долгое отсутствие собеседников развязало языки, и хотелось сразу все рассказать и задать множество вопросов. Встречи в буше всегда таковы. Тем временем уровень бренди в бутылке быстро понижался.

– А где ваши фургоны? – спросил Шон.

– В часе или двух езды. Я поехал вперед на поиски реки.

– Сколько человек в вашей группе?

Шон смотрел на его лицо и задавал вопросы, только чтобы услышать голос другого человека.

– Ма и па, младшая сестра и моя жена. Кстати – вам нужно переместить фургоны.

– Что? – удивился Шон.

– Это мое место, – объяснил бур. – Видите, вон следы моего костра, это мой лагерь.

Улыбка исчезла с лица Шона.

– Оглянитесь, бур, перед вами вся Африка. Выбирайте любое место, кроме того, на котором я сижу.

– Но это мое место. – Ян Паулюс слегка раскраснелся. – Возвращаясь с охоты, я всегда устраиваюсь здесь.

Характер встречи изменился за несколько секунд. Ян Паулюс вдруг встал и пошел к своей лошади. Наклонился, затягивая подпругу, и потянул ее с такой силой, что лошадь оступилась. Сев в седло, он посмотрел на Шона.

– Уберите фургоны, – сказал он. – Сегодня мой лагерь здесь.

– Ручаетесь? – мрачно спросил Шон.

– Посмотрим! – ответил Ян Паулюс.

– Конечно, посмотрим, – согласился Шон.

Бур повернул лошадь и уехал. Шон смотрел, как он скрывается среди деревьев. И только потом позволил себе проявить гнев. Он кругами ходил по лагерю, приходя все в большую ярость, время от времени останавливался и смотрел в ту сторону, откуда должны были появиться фургоны бура, но за внешними признаками негодования таилось нехорошее предчувствие драки. Кандла принес ему еду, бегал за ним с тарелкой. Шон нетерпеливо отогнал его и продолжал нервозно патрулировать свою стоянку. Наконец вдали послышалось щелканье хлыста, вызывающе заревел бык, и ему тут же ответили быки Шона. Залаяли собаки, и Шон нетерпеливо подошел к фургону с северной стороны лагеря и с деланной небрежностью прислонился к нему. Из-под деревьев показалась длинная цепочка фургонов. На козлах переднего фургона видны были яркие цветные пятна.

Женские платья! В обычных обстоятельствах Шон уже раздул бы ноздри, как застоявшийся жеребец, но сейчас все его внимание сосредоточилось на более крупном из двух всадников. Ян Паулюс ехал перед отцом, и Шон, сжимая кулаки, наблюдал за их приближением. Ян Паулюс сидел в седле прямо; он остановил лошадь в десяти шагах от Шона и большим пальцем, толстым и коричневым, как жареная сосиска, сдвинул шляпу на затылок; чуть уколол лошадь шпорами, заставив ее затанцевать, и с деланным удивлением спросил:

– Что, Rooi Nek,[28]ты все еще здесь?

Собаки Шона бросились навстречу другой своре и теперь толпились в сдержанной суете взаимного принюхивания, ощетинившись и ритуально помечая землю мочой.