Читать книгу "Ледобой - Азамат Козаев"

– Ну, чего встал? Клади на лавку, – да иди вон! – буркнула старуха и повернулась к Гарьке. – И ты тоже, девка, иди. Иди. Сама уж!

Безрод осторожно, не упасть бы от слабости самому, положил рабыню на лавку, застеленную свежей полотниной. Едва не поскользнулся на мокром полу. Пошатываясь, двинулся к выходу. Следом, накинув на плечи верховку, пошла Гарька.

– Сам. – Безрод осадил Гарьку, хотевшую было подпереть плечом. – С баней-то как сообразила? – Да так и сообразила. Сама не знаю как. Будто под руки толкнуло. Ходят к бабке за тем, за этим, а в целом городе даже распарить ворожею некому! – глухо бубнила Гарька позади. Размягчела хозяйка, подобрела, оглянулась вокруг. Кругами ходила, на хворую не смотрела, а ведь уже который день под одной крышей. Почитай, свои уже. Посторонних лечила, своих не замечала, как будто приглядывалась. Ровно боялась чего-то. Пригляделась? Да кто ее разберет. Безрод прошел в избу и в сенях тяжело опустился на лавку. Дальше не пошел. Незачем пол кровью пачкать.

– Тут перетягивай. – Буркнул Тычку. Старик по обыкновению возник, будто из ниоткуда. Ровно из-под земли вынырнул. – Ну-кося, девка, в сторону сдай! – Щуплый Тычок уперся плечом Гарьке в бок, попытался отодвинуть. Не отодвинул, но Гарька, фыркнув, отошла сама. Впрочем, недалеко. Через плечо Тычку подглядывала. Неопределимых годов мужичок споро и ловко перетягивал рану. Не подглядеть лишний раз, – как саму себя обокрасть. Вот только балагур отчего-то скривился, перекосило всего, – того и гляди, молоко у ворожеи в горнице скиснет. Одна беда – видно из-за плеча плохо, ровно прячут оба что-то.

– Эк тебя, насильник, перекосило! – Гарька издевательски скривила губы. – Неужели кровь дурноту наводит? – Ох, и язву мы купили! – не отрываясь от раны, закачал головой Тычок. – Ох, за болячку отдали кровные деньги! – Мы? – Гарька уперла руки в боки. – Тебя, пострел, что поседеть успел, на торгу не видала! – А мне и не надо ходить! Я утречком, словами. Дескать, так и так, бери девку скромную, работящую, характером незлобивую. И вот на тебе! Кошку в мешке взял! Аж когти выпустила! Эх, надо было самому!

Безрод, усмехаясь, засыпа л под их перебранку, под легкими Тычковыми руками и Гарькиным низким бухтением.

А утром встал ни свет, ни заря. Еще сопел во сне Тычок, еще кряхтела на женской половине Гарька, а снаружи кто-то уже возился. Ворожея, наверное, больше некому. Вот ведь не спится. Пошатываясь, Безрод вышел на крыльцо. В глубине двора, в серой полутьме рождались мерные глухие удары, – наверное, топора по дровине, а может быть, долота по тесу. Безрод сошел с крыльца, ступил босиком на холодную землю, и, разбивая на лужицах молодой ледок, зашагал к дровнице.

– Чего подскочил? В тепле не спится?

– Дай топор, что ли. У меня всяко ловчее выйдет. – Безрод потянулся за топором. Ворожея усмехнулась и выпустила колун из рук.

– Гляди, перекосит работу на левую сторону. Ведь в левом боку рана?

– В левом, – поморщился Безрод. Давно хотел спросить, как звать хозяйку, да все недосуг было.

– Звать-то как? А то все «бабка», да «бабка».– Когда-то Ясной звали.

Показалось, или ворожея и впрямь улыбнулась? Тепло, без всякой задней мысли, просто оттого, что вспомнила многоцветное, вкусное, молочное детство.

– Сам-то кто?

– А никто, – усмехнулся Безрод. – Две руки, две ноги, хожу по свету. Живу, дышу…

– И баба твоя жить будет. – Ворожея кивнула на избу. – Где ж ее так, сердешную?

– В драку полезла. Порубили.

– А сам что? Не сберег? Все по драчным избам ножом машешь?

– Машу вот.

– Вижу. Дурень! Уже сединой виски подернуло, а ума все нет!

– Да где ж его взять, если мамка не дала? – Потихоньку, не напрягая бок, Безрод покалывал дрова. Благо береза тонкая пошла.

– У отца возьми.

– Дай отца, – возьму.

– Выходит, безрод?

Сивый усмехнулся. Ровно в воду бабка глядит. А может быть, и впрямь глядит. Ворожцам все прозрачно, все видно, – хоть небо, хоть вода.

– А ну, глянь-ка на меня! – Ясна отчего-то сощурилась, подошла близко, едва не под самый топор, и остро зыркнула исподлобья на Безрода.

Сивый остановил топор на замахе, над самой головой ворожеи, нахмурился и медленно убрал колун. Старуха шагнула под топор, даже глазом не моргнув, будто знала, что все обойдется.

– В глаза мне гляди, парень, в глаза! – Ясна будто искала что-то в Безроде. Смотрела пристально, не отводя взгляда, и вдруг подбородок хозяйки мелко-мелко задрожал, будто хотела что-то сказать, да горло пережало. Глядел Сивый спокойно, дышал ровнехонько, но чем дольше смотрела Ясна в синие глаза, тем сильнее расходилась душа. Как с цепи сорвалась, на дыбы поднялась. Зазнобило, словно упала в студеное море. Холодные, спокойные глаза…

…Холодные, спокойные глаза. Молода была, легкомысленна, вешним ароматным ветром голову сносило напрочь. А синие глаза, что смотрели прямо, не отворачивая, углядела в толпе, на весенних плясках, в березовой роще. Будто спиной тот взгляд почуяла. Оглянулась из середины хоровода и застыла, ровно ноги отнялись. Осанистый, кудрявый парень, по всему видать, вой, глядел на нее холодными, синими глазами и улыбался. Хорош был собою аж до коленной дрожи. Как рядом оказалась, сама потом не помнила. Проплясали рука об руку весь летний вечерок, и парни, что имели на нее виды, начали недобро коситься. Тогда, почитай, пол-округи в женихах у нее ходила, а вторая половина – дети и старики, – по домам сидела. Откуда взялся тот кудрявый, да плечистый, никто не знал. Гадали, да все без толку.

А потом, после плясок, когда девки, точно ласточки, стали разлетаться по домам, парни загородили чужаку дорогу. Воробей, самый сильный, закатал рукава рубахи. Не шутили женихи, крепко бить вздумали пришлого. Она, дуреха, выглядывала из-за спины синеглазого и от ужаса готова была кричать. Ноги растряслись. Только не так вышло, как парни удумали. Разметал их чужак, словно ветер осеннюю листву. Последних охаживал, когда в свалку ворвался встречный ветер – молодец как молодец, да только тоже незнакомый. Как и своего провожатого, она ни разу чужака не видела. Встали друг против друга, оба нахмурились, а как заглянула второму в глаза, вся содрогнулась. Ровно зима посереди лета упала, а она во всем летнем на звенящий мороз вышла. – Уйди, брат. Добром прошу! – бросил тогда ее провожатый. Второй лишь рассмеялся.

И впрямь похожи, точно братья. Глаза у обоих одни и те же, цвета синего неба, только не теплого, а холодного, студеного. И вот чудеса – когда синие глаза, а когда серые. Пока весело было, пока плясали, будто в небесную синь гляделась. А теперь посерели, ровно заволокло небо серыми тучами. Душа вымерзает, пробирает до самого дна. Стало невыносимо страшно, будто разбежалась во весь дух и чудом остановилась на краю пропасти. Нутро охолонуло, как если бы из горячей воды прыгнула в холодную.

–Нет! Не уйду! – Второй зловеще улыбался.