Читать книгу "Гомо Сапиенс. Человек разумный - Юрий Чирков"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже люди не лежат под деревом, разглядывая небо в просвет между большим и вторым пальцем ноги, а творят; и нельзя быть голодным и рассеянным, если хочешь чего-то добиться, а надо съесть бифштекс и пошевеливаться. Дело обстоит в точности так, словно старое бездеятельное человечество уснуло на муравейнике, а новое проснулось уже с зудом в руках и с тех пор вынуждено двигаться изо всех сил без возможности стряхнуть с себя это противное чувство животного прилежания.
К одной из основных тем своего Главного Романа – о человеке в новом технизированном мире – Музиль подбирался постепенно, исподволь. Эти подступы можно проследить и в написанном еще до первой мировой войны эссе «Математический человек», и в раннем рассказе «Человек без характера».
Музиль констатировал:
«Жизнь, которая нас окружает, лишена понятия системы. Факты прошлого, факты отдельных наук, жизненные факты захлестывают нас самым беспорядочным образом. Это какой-то вавилонский сумасшедший дом; из тысячи окон к путнику одновременно обращаются тысячи разных голосов, мыслей, мелодий, и естественно, что человек делается игралищем анархических устремлений и мораль расходится с разумом…».
И еще – об утрате внутреннего стержня, чувства целостности, единства:
«Внутренняя пустота, невероятное смешение чуткости к частным и равнодушия к общим вопросам, потрясающее одиночество человека в пустыне частностей, его тревога, злоба, беспримерный сердечный холод, жадность к деньгам, равнодушие и жестокость, отличающие наше время…».
Одиночество в ставшем чужбиной мире – тоже частый мотив в романе Музиля:
«Для современного человека, который играючи пересекает океаны и континенты, нет ничего более невозможного, чем найти дорогу к людям, живущим за углом…».
Вина за эти нелепицы и хаос жизни лежит, писатель уверен, не только на человеке, но и на машине:
«Зачем нужен еще Аполлон Бельведерский, – восклицает герой романа Музиля, – если у тебя перед глазами новые формы турбогенератора или игра суставов распределительного устройства паровой машины».
Искушенный в военно-инженерных дисциплинах, усердно занимавшийся математикой, физикой, экспериментальной психологией, Музиль иронизирует:
«… если у тебя есть счетная линейка, а кто-то приходит с громкими словами или с великими чувствами, ты говоришь: минуточку, вычислим сначала пределы погрешности и вероятную стоимость всего этого!»
Да, считает Музиль, главный корень зла в несоответствии между техническим прогрессом и уровнем сознания людей:
«В подвале этого сумасшедшего дома стучится гефестовская воля к созиданию, осуществляются такие древние мечты человечества, как полет, семимильные сапоги, способность видеть сквозь твердые тела и огромное множество других фантазий, которые веками относились к области сновидений; наше время творит эти чудеса, но оно больше не ощущает чудесного. Это эпоха свершений, а свершение – это всегда разочарование; ей не хватает чего-то, чего она еще не может создать, а это-то и гложет ей душу…».
Музиль убежден, что противоречия наших дней будут разрешены, должно быть, нескоро:
«Мы живем в переходное время. Может быть, оно продлится до конца существования нашей планеты, если мы не научимся лучше справляться с насущнейшими своими задачами… Впрочем, я убежден: мы скачем галопом! Мы еще очень далеки от наших целей, они не приближаются, мы вообще их не видим, мы еще не раз собьемся с дороги, и нам придется не раз менять лошадей; но в один прекрасный день – послезавтра или через две тысячи лет – горизонт придет в движение и с ревом бросится нам навстречу».
В том возрасте, когда еще придают важность портняжным и цирюльным делам и любят глядеться в зеркало, часто представляют себе также какое-то место, где хочется провести жизнь, или, по меньшей мере, место, пребывание в котором импонирует, даже если чувствуешь, что тебя лично туда не очень-то тянет. Такой социальной, навязчивой идеей давно уже стало подобие сверхамериканского города, где все спешат или стоят на месте с секундомером в руке. Воздух и земля образуют муравьиную постройку, пронизанную этажами транспортных магистралей. Надземные поезда, наземные поезда, подземные поезда, люди, пересылаемые, как почта, по трубам, цепи автомобилей мчатся горизонтально, скоростные лифты вертикально перекачивают человеческую массу с одного уровня движения на другой…
Место, где как бы волшебным образом превратившийся из исполина в мураша, в жалкую букашку человек наиболее способен ощутить эту свою неполноценность, где присутствие давящей его второй природы наиболее заметно, – это, несомненно, большой город. Растущие здесь кое-где хилые деревца, чахлая трава не в состоянии смягчить бесчинства этого технического нувориша.
Города – средоточие нашей цивилизации. Ее барометр, пульс. Достижения и просчеты тут особенно рельефны, обнажены. Для огромного и все большего числа людей город, с его каменными громадами, заслоняющими небо, – это и есть их планета, страна со своеобразным «климатом».
Город – это «остров тепла». Средняя температура тут из-за огромного энергопотребления, обилия всевозможных установок, машин, приборов, аппаратов, выбрасывающих в виде отходов в атмосферу не только газообразные продукты, но и тепло, наконец, из-за жизнедеятельности большого количества людей может быть градусов на десять выше, чем вне городской черты.
В городе иной воздух, не так светит солнце, чаще и обильнее выпадают дожди. В городах-миллионниках, по данным австрийских экспертов, продолжительность светового дня в среднем на час короче, чем за их пределами; интенсивность ультрафиолетового облучения почти наполовину меньше; сила ветра тут на 20–30 % слабее, чем в деревне; туманы наблюдаются вдвое чаще.
В воздухе, которым дышат жители города с населением в миллион человек, в 10 раз больше пыли, в 5 раз больше двуокиси серы, в 10 раз больше углекислоты, в 25 раз больше окиси углерода.
А ритмы города? «Приливы» и «отливы»? Часы пик с толчеей в метро и автобусах. Как громадный зверь, город спит ночью (потребляя мало энергии), но утром, проснувшись, еще позевывая, протирая глаза, быстро приходит в себя и выказывает всю свою силу (требуя всю доступную ему энергию).
Когда-то города были лишь мишенью для острот. Жан Кокто (1889–1963), французский писатель: «Разница между большим городом и городом маленьким заключается в том, что в большом можно больше увидеть, а в маленьком – больше услышать». Теперь же слышатся нотки горечи. Арнольд Тойнби (1889–1975), английский историк и социолог: «Город, размеры которого превышают возможности пешехода, является настоящей ловушкой для человека».
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Гомо Сапиенс. Человек разумный - Юрий Чирков», после закрытия браузера.
