Читать книгу "Морские нищие - Арт. Феличе"

— Добрые люди!.. — пробует позвать он.

Но солдаты не слышат и уходят, уводя с собой Керке. Дверь открыта. За ней — свобода, а Корнелиус не может даже подползти к выходу.

— Конец! — шепчут его губы.

Над ним склоняется чье-то лицо, ясные глаза с участием всматриваются в него, руки помогают подняться.

— Кто ты… в ком еще… не отвердело… сердце?.. — спрашивает срывающимся голосом старик.

— Встаньте, ваша милость, — говорит новый заключенный. — Свершилось чудо: темница раскрылась перед нами.

— Чудо?.. Такие явления… действительно… имели место… в истории… Но наука… не имеет опыта… в них…

— Оставьте сейчас науку, ваша милость, — следуйте за мной.

Корнелиус силится встать на колени и падает снова.

— Я… разучился… ходить…

— Обопритесь на меня Не бойтесь. Провидение, раскрывшее перед вами дверь, не допустит, чтобы вы не увидели его солнца.

— О, вы… поистине… добры… Как ваше имя? Я должен знать… кого мне… благодарить…

— Габриэль.

Керке — среди испанских солдат, грабящих Антверпен.

— Святой Иаков!.. Испания!.. Кровь!.. Огонь!.. — прорезают дымный воздух крики.

Антверпен горит. Ратуша, церкви, частные дома, целые кварталы объяты пламенем. Высокий шпиль главного собора, пощаженный огнем, отбрасывает гигантскую тень на Шельду. По ней плывут изуродованные трупы людей и лошадей. На мозаичной мраморной мостовой перед биржей стоят лужи крови после вчерашней битвы. Здесь жители Антверпена с местным гарнизоном пробовали удержать поток разъяренных солдат.

Антверпен горит. Осыпаются, рушатся его богато разукрашенные дворцы гильдий со стройными резными вышками и легкими аркадами. Тысячи людей, мертвых и раненых, навалены грудами на местах недавних побоищ. Запах горелого мяса, дерева, материй, костей, масла, красок разносится по почерневшим от сажи и запекшейся крови улицам.

— Святой Иаков!.. Испания!.. Кровь!.. Огонь!.. — кричит вместе с солдатами Керке.

Третья ночь спустилась над разграбленным, сожженным Антверпеном[68].

Патер Габриэль прятался в стенах разгромленного аббатства. Старый Корнелиус Мальдегейм успел написать на подобранном клочке бумаги несколько научных формул — плод размышлений всей его жизни. Он просил передать листок Филиппу Марниксу де Сент-Альдегонду.

— Самому просвещенному человеку в Нидерландах, — добавил он торжественно.

Старик умер с последними лучами солнца, которых не видел много лет.

В апреле 1577 года по дорогам Брабанта двигались колонны испанских войск.

Сверкали на солнце стальные панцири и копья тяжелой конницы; вспыхивали отсветами алебарды пехотинцев; слепили глаза металлические, украшенные разноцветными перьями шлемы рыцарей. Под копытами легкой кавалерии, везущей знамена и полковые значки, клубилась пыль. Яркие чепраки пестрели на лоснящихся крупах лошадей. Плотными рядами двигались мушкетеры, аркебузьеры, арбалетчики, пикейщики, стрелки… С грохотом катились пушки: неуклюжие бомбарды, широкомордые мортиры, кулеврины, фальконеты. Скрипели обозные телеги. С высоты нагруженных доверху повозок слышались визгливые голоса женщин и плач детей.

Войска короля Филиппа покидали Нидерланды. Этого потребовали Генеральные штаты. Их уже не решались теперь не послушаться — они оплачивали огромный долг короля. Войскам предстояло миновать границу Франции и идти до самой Ломбардии. Таково было условие, на котором страна соглашалась признать власть королевского брата — дона Хуана Австрийского.

В придорожной корчме «Счастливый путник» уходящие войска уничтожили все запасы. Вошедшему туда патеру Габриэлю пришлось отдыхать за пустым столом вместе с другими прохожими.

Севший рядом с ним молодой парень, странствующий бочар, весело выкрикнул:

— Я готов поститься целый год, только бы эта проклятая саранча к нам больше не вернулась!

— А почему бы ей не вернуться? — спросил недоверчиво пожилой крестьянин. — Ведь в крепостях королевские гарнизоны остались.

— Ну и что из того? А «Гентское примирение»?[69] Оно не допустит прежнего. Вся беда наша в том, что провинции не стояли друг за друга. От укуса одной пчелы — только шишка, а от роя — смерть! Одна капля на ветру сохнет, а море корабли топит!

Довольный своими сравнениями, бочар засмеялся. Патер Габриэль тоже улыбнулся:

— Верно, приятель, верно! Где люди заодно, там и жизнь полнее, а где врозь, там и жизнь врозь.

— Еще бы! Возьмите, к примеру, Голландию, — продолжал бочар. — Уж как ее потрепала война. Чуть ли не все плотины были разрушены, скот весь перебит, передох, перерезан, сколько городов, деревень сожжено… А глядите, как теперь: и плотины на месте, и города в порядке, и скот подрастает… А в Лейдене даже университет открыли. Со всего света к ним будут ездить учиться!

— Опять же насчет Голландии… — вставил снова крестьянин. — Здешние священники толкуют, что они все там, на севере, еретики, поклоняющиеся сатане. А сами тоже часто не по-христиански поступают. Вот и разберись!

— А нет хуже дворян, — проворчал из-за стойки корчмарь. — За душой ни гроша, а форсу — что у твоего герцога! Многие из них и реформатами небось сделались, чтоб захватить церковные богатства. А народной власти они больше всего боятся!.. «Чернь», говорят! Чернь?.. А помани-ка их король денежками или доходной службой, так живо назад переметнутся…

— Да полно пугать! — одернул его бочар. — Не сразу, видно, ума все набираются. Наладится и у нас порядок понемножку.

— Ох, милый человек, ждали мы этого самого «порядка», — твердил свое крестьянин, — ждали… И чего только за эти годы не вытерпели!.. Поля наши топтали войска, деревни жгли, грабили, народ вешали, топили, обирали… А все еще настоящего порядка не дождались и по сей день. Да и внуки наши, верно, не дождутся.

— Нет, дождутся! — хлопнул себя по коленке бочар. — Уж хоть не внуки, так пра-пра-пра-а-а… — Он поперхнулся и закашлялся.

Крестьянин засмеялся, махнул рукой и встал.

— Вот видишь, твое «пра» не скоро, видно, будет… Ну, прощай, хозяин! Поплетусь дальше на голодное брюхо. Саранча эта до самого Лимбурга небось все пожрала…

— Идемте вместе, — предложил патер Габриэль. — Вдвоем шагать веселее. А голову, друг, выше надо держать да к северу повнимательнее приглядываться. Там, брат, народ строит жизнь заново.