Читать книгу "Дикая весна - Монс Каллентофт"

– Вы думаете, их отец избивал их? – спрашивает Зак.

Йёрген Стольстен поворачивается к ним.

– Нет, но мне кажется, что он настраивал их – с самого раннего детства – думать только о деньгах и ни о чем больше, верить, что богатство имеет некую самоценность, что самое главное – постоянно получать еще и еще, оставаясь ненасытным. Мне кажется, Юсеф Куртзон интересовался деньгами как таковыми, а мать, Сельда, приучила их к образу жизни, требующему денег, к внешним атрибутам. И еще мне кажется, что они попали в зависимость от власти – власти над другими людьми, какую дают только деньги. А когда все их начинания закончились неудачей, отец лишь издевался над ними за их неуверенность. Когда они стали старше, он, как я слышал, угрожал лишить их доступа к семейному состоянию.

– Настоящий садизм, – вставляет Зак.

– Именно садизм. Они стали неудачниками во всем и во взрослом возрасте оказались неспособны зарабатывать деньги – так что в глазах отца ни на что не годились. Да и в глазах матери они были балластом. Она хотела видеть в них красивые вещи для демонстрации окружающим. Что бы они ни делали, все было плохо.

– Откуда вам все это известно? – спрашивает Малин, стараясь отогнать мысль о том, что братья – жертвы. Скорее, судя по всему, они убийцы. Убийцы детей.

– В молодости я их хорошо знал. Кроме того, я и позднее слышал много всяких историй про них. От соучеников по школе, которые, в свою очередь, были наслышаны о братьях Куртзон. А потом, в начале девяностых, у нас была встреча бывших выпускников в «Гранд-отеле». Куртзоны явились туда вместе, загорелые, хотя была зима, рассказывая, что приехали откуда-то из Азии, и Хенри тащился как бы в хвосте у Леопольда. Казалось, время для них остановилось. Все знали, что они не продвинулись в отцовской фирме, что он отверг их, как Кампрад – своих. Они хвастались своими предприятиями, но когда доходило до деталей, становилось ясно, что все это – воздушные замки.

– Сходится с тем, что сказал Юхан, – роняет Зак.

– Простите?

– Ничего. Продолжайте, пожалуйста, – говорит Малин.

– И когда позднее в тот вечер кто-то, устав от их болтовни, поймал их на лжи, Леопольд вышел из себя, и все могло бы кончиться дракой, если б Хенри не увел его. Помню, Леопольд кричал что-то типа: «Вот получим наследство – мы вам всем покажем! Я скуплю все ваши долбаные задницы и запихну в них динамит, и вы побежите, пока вас не разорвет на кусочки! А потом вараны доедят ваши останки!»

«Ожидаемое наследство, – думает Малин. – Отчаявшиеся люди. Одинокие люди. Всеми презираемые люди».

– Когда вы в последний раз встречались с Юсефиной?

– Месяца два назад. Я был в шоке, когда увидел ее. Само собой, я слышал, что с нею происходит, но даже не представлял себе, что можно настолько опуститься – и оставаться в живых.

– И вы составили для нее завещание? – спрашивает Малин. – По которому ее единственными наследниками стали бы ее отданные на усыновление дочери?

Йёрген Стольстен снова оборачивается, смотрит на остроконечный шпиль церкви Густава Васы.

– Да.

– Упомянула ли она в завещании братьев?

– Нет.

– Указала ли она, что случится с деньгами, если дочери умрут раньше нее?

– Нет.

– И не составила другого завещания, по которому братья не смогли бы ей наследовать?

– Нет.

– А потом братья приходили сюда, не так ли? – спрашивает Малин. – Те неудачливые, загнанные в угол братья, которых вы не видели с момента встречи выпускников и не горели желанием видеть? Они добивались, чтобы вы раскрыли им содержание завещания? Угрожали вам?

Стольстен отрывает взгляд от церкви и устремляет его на Малин. Уверенность в его глазах сменяется страхом – тем же страхом, который она видела у Оттилии Стенлунд. Словно братья Куртзон физически присутствовали в комнате.

– Они не приходили сюда. Я обязан сохранять тайну, и я бы никогда…

– Они, конечно же, приходили, – произносит Малин, стараясь передать своим тоном и холодную решимость, и человеческое сочувствие. – Я прекрасно понимаю, что вы испугались. Вам как никому другому известно, на что они способны.

– У меня жена и двое маленьких детей, – бормочет Йёрген. – Что мне оставалось делать? Они ввалились сюда в своих роскошных, сшитых на заказ костюмах, уставились на меня глазами рептилий и показали мне фотографии моих детей, которые поручили кому-то снять. Этого хватило. Я понял, чего они хотят: рассказать им, что написано в завещании Юсефины, и я подозреваю, что именно тогда они впервые узнали о существовании девочек в Линчёпинге. О том, что Юсефина родила близнецов. И что она планировала завещать им все, что получит от своего отца, что они сами в ее завещании не были упомянуты.

– Не вините себя, – говорит Малин.

– А почему вам так нужно было это из меня вытянуть? Вы всерьез думаете, что это братья Куртзон организовали взрыв бомбы, а затем – убийство приемной матери девочек? Что Хенри и Леопольд способны на такое?

Поначалу ни Малин, ни Зак не отвечают. Они переглядываются, а потом Малин произносит:

– Это одна из версий, которые мы разрабатываем.

– А вы сами что думаете? – спрашивает Зак. – Могли они совершить нечто подобное?

– На это я могу ответить следующее, – произносит Стольстен. – Когда они приходили сюда, у меня возникло чувство, что они готовы на все. Внутренне они перешли некую границу. И когда речь идет о том, чтобы защитить свои деньги, присвоить семейный капитал, они будут неразборчивы в выборе средств, ибо без денег все их существование теряет смысл. Как писал Карл Веннберг: «и в сумерках зловещих…»

– «…ты должен уцелеть», – заканчивает строку Малин.

– А потерять контроль над миллиардами, которых они ждали всю жизнь, – это и было для них самыми зловещими сумерками. Я много размышлял над этим. Помните, был такой Юха Вальяккала, убивший целое семейство в Омселе? Его сбила с ног женщина, затем убежавшая в лес, где он в конце концов настиг и пристрелил ее. А затем привел свою девушку к трупу и велел ей смотреть, как он будет его расчленять. Тем самым он самоутверждался. Для братьев так же обстоит дело с состоянием отца. Они должны получить его, иначе потеряют себя, лишатся самоуважения.

– Какие они, эти братья? Как личности? – спрашивает Малин.

– Леопольд более уверен в себе. Хенри слабее, неувереннее. Или, скорее, он просто более замкнут.

– Так Леопольд может подчинить себе Хенри?

– Нет, не думаю. Они – как два половинки одного яблока. И подначивают друг друга.

В глазах Стольстена мелькает искра злости. Целеустремленность, словно решимость светом свечи разогнать ночную тьму.

– Я работаю в основном с общественными организациями, – говорит он. – И думал, что силен духом, но когда братья пришли сюда, я тут же уступил их требованиям.