Читать книгу "Импровиз. Сердце менестреля - Владислав Русанов"

По привычке добропорядочные аркайлцы винили в своих бедах завистников из сопредельных государств. Искали корни заговора Кларины в Трагере и Кевинале. Лишь немногие связывали ее имя с Браккарскими островами, поскольку из герцогского замка была дана четкая и недвусмысленная установка: король Ак-Орр тер Шейл из Дома Белой Акулы – друг герцога Айдена и всего Аркайла. Ругали, очень сильно ругали короля Унсалы. Его по-прежнему называли безумным Ронжаром и вешали на него, выражаясь языком черни, всех собак.

Отношения между Аркайлом и Унсалой не заладились еще при покойном Лазале. То мелкая ссора за приграничную землю, такую огромную, что хороший лучник без туда перекинет стрелу от края и до края. То война пошлин… Понять правителей несложно, каждая держава хочет иметь от торговли наибольшую выгоду, но из-за возросших сборов при пересечении границы унсальские купцы начали везти меньше зерна: пшеницы, овса и ячменя. В ответ на это аркайлцы ограничили торговлю яблоками, морковью и репой. К несчастью, пострадали в итоге не высокопоставленные праны, принимающие «мудрые» решения, а земледельцы и купцы. Выросли цены на хлеб в столице – провинции худо-бедно обеспечивали себя зерном сами, не нуждаясь в поставках из-за границы.

Братья Шэн и Льюк альт Кайны, которые, как все понимали, сейчас управляли Аркайлом, изъявили желание пересмотреть государственную политику дедушки нынешнего герцога, но Ронжар не торопился отвечать на их письмо, и посланник торчал у него во дворце, дожидаясь аудиенции, едва ли не третью неделю, злясь и ежедневно отправляя на родину записки, исполненные праведного возмущения. Хотя, если разобраться, не происходило ничего из ряда вон выходящего. Его величество Ронжар, давно переваливший за пятый десяток, никогда не рубил сплеча в принятии государственных решений. Он вообще отличался исключительно уравновешенным нравом и даже, по свидетельству унсальских царедворцев, никогда голоса не повышал. Вывести его из себя удавалось не всякому. Так что герцог Лазаль, сумевший три года назад надиктовать такое письмо, что Ронжар, читая его, разбил об пол кувшин с бурдильонским вином, мог по праву гордиться.

Поэтому вдумчивые и дальновидные праны даже не ждали в этом году изменения в торговле с Унсалой. В лучшем случае к следующему лету, когда советники Ронжара придирчиво изучат все предложения братьев альт Кайнов. Не повлияет ли увеличение торговли зерном с Аркайлом на поставки сельди и ворвани с Браккарских островов? А трески и зубатки с Айа-Багаана? А вирулийских вин и трагерских сыров? А что скажет великий князь Трагеры и Верховный Совет Кринта? Не придется ли отзывать посланника из Тер-Веризы? Не подвергнутся ли гонениям унсальцы в Лодде, где и без того обострились межконфессиональные противоречия? Радовалась только чернь. Ну, на то они и созданы. Много работать и радоваться всяким глупостям, без разницы – это казнь бунтовщика или раздача на площади бесплатных плюшек.

Понимая, что влиять на дядек герцога, правящих вместо своей сестры-регентши, они не в силах, праны сосредоточились на обсуждении насущных и животрепещущих вопросов. На них-то они тоже не могли влиять на самом деле, но очень хотелось верить, что это не так. На смену начальства дворцовой и городской стражи дворяне смотрели сквозь пальцы. Городская стража – это вообще что-то вроде камешка в сапоге, не волнует, пока не столкнулся вплотную. А если и столкнулся, то пусть шарахаются мещане и ремесленники. Благородный пран вытряхнет помеху и не заметит. Ну, то есть сунет в заскорузлую ладонь десятника пару «башенок». Дворцовая стража более привилегированна, но все равно кроме странного случая с Коэлом альт Террилом, который многие приписывали безумию или запойному пьянству, там тоже говорить не о чем. Был один капитан, стал другой. Лишь бы стражники исправно службу несли.

А вот гвардия…

Сказать, что большинство дворянских Домов Аркайла удивились назначению капитаном гвардии прана Эйлии альт Ставоса из Дома Серебряного Барса, значит ничего не сказать. Кто угодно, только не он. Поэт, любитель утонченных яств, дорогущих вин и прекрасных женщин. Как может стремиться в гвардию пран, способный стражу напролет созерцать, как опадают лепестки с вишни, или ждать, когда откроются бутоны гладиолусов? Ради чего терпеть лишения и муки? Обходить караулы, проводить смотры и построения? Следить за внешним видом подчиненных, за безупречной выправкой и тщательно подогнанной амуницией. Большую часть времени проводить не в любимом особняке, а в герцогском дворце. Ужас какой-то… Пран из небогатого Дома мог пойти на это ради жалованья. Пран из захудалого незнатного Дома согласился бы терпеть лишения ради места при дворце и возможной воинской славы, ведь не секрет, что гвардия покрыла себя неувядаемой славой во множестве сражений, какие бы войны Аркайл ни вел – наступательные или оборонительные. Но наследник Великого Дома, не уступающего в богатстве и могуществе Дому Черного Единорога?!

Сам пран Эйлия многозначительно молчал в ответ на расспросы немногочисленных приятелей – все-таки равных ему в Аркайле было немного. Отшучивался, ссылался на строки из древних поэтов, где воспевалась жертвенность благородного сословия в трудную для державы годину. Зато супруга его Мариза, сестра ныне правящего герцога, болтала, не умолкая. От нее все дворяне, так или иначе посещавшие столицу в конце весны, узнали, как мучительно трудно и долго они с супругом пришли к этому решению. Как слушали уговоры праны Леахи и баронов Шэна и Льюка, много дней не решались принять их великодушнейшее предложение, размышляя: а достоин ли пран Эйлия оказанной чести, справится ли он, не подведет благородных родственников и державу в конечном итоге? Потом когда после бессонных ночей решились сами, то каких сил им стоило уговорить прана Рода альт Ставоса, главу Дома Серебряного Барса, разрешить единственному сыну положить судьбу на алтарь отечества. Но ведь все что ни делается, все к лучшему, объясняла Мариза. Такое объединение самых сильных Домов Аркайла – Черного Единорога, Охряного Змея и Серебряного Барса – заставит содрогнуться всех врагов, а друзьям сулит мир, благополучие и процветание на долгие годы.

Кто-то верил, кто-то не очень. Праны из других Великих Домов – Белого Оленя, Черного Волка и Красного Льва – ворчали и шушукались за спиной у Маризы. Но в открытую высказать свое недовольство не решился никто. Так и жили – кто-то ждал благоденствия, а кто-то – подвоха.

Реналла в конце весны уже ничего не ждала. Ей казалось, что она превратилась в механическую игрушку, которая движется, но не живет. Она возилась с сыном, отдавала распоряжения слугам, вышивала на большом куске полотна мучения святого Кельвеция, но ощущала при этом пустоту в душе.

Сразу после похорон Деррика и Коэла уехала Жермина с детьми. Вдова альт Террила попрощалась сдержанно и холодно, хотя на глазах ее блестели слезы. Она умела держать себя в руках и не проявлять чувства. Зато старшие девочки, Марита и Кларета, повисли на шее Реналлы, рыдая в голос и ничуть этого не стесняясь. Угрюмый Регнар, все время отводивший взгляд, как будто поступает наперекор совести, помог слугам вынести немногочисленные узлы семейства Коэла, погрузил их в тяжелый рыдван. А после они укатили в неизвестном направлении. Куда? Жермина не стала делиться планами на будущее, а Реналла не расспрашивала. Может, она отправилась к своим родителям, а может, Регнар снял для семьи друга небольшой домик подальше от суеты столичного Аркайла. На жалованье придворного мага-музыканта можно многое себе позволить. Тем более если привык жить без кутежей и шикарных трат.