Читать книгу "Самая долгая ночь - Грег Кайзер"

— Он с тобой? — спросила Вресье, глядя на Леонарда, который сидел напротив окна. Он посмотрел в их сторону, но так как Вресье говорила по-голландски, ему ничего не оставалось, как вернуться к созерцанию капель дождя, что по диагонали стекали по оконному стеклу.

— Не знаю, — ответила Река. Она заглянула в зеленые глаза своей попутчицы, и та впервые, не моргнув, выдержала ее взгляд.

— Нет, другой, тот, что с повязкой.

— Каген, — уточнила Река.

Вресье вновь посмотрела на Леонарда.

— Я не знаю, как мне лучше это сказать… — начала было она, но не договорила. Однако, помолчав, продолжила: — Ты только не подумай, будто я желаю тебе зла, просто я тебя совсем не знаю. Ты понимаешь, о чем я?

Река подумала, что да, она понимает.

— Мне тоже жалко, что все так получилось с Рашелью, — сказала она.

Вресье повернулась к ней лицом. Ее зеленые глаза напоминали крошечные опалы.

— Но почему Каген не?.. Разве он не любил мою Рашель? — спросила она.

— Не знаю, — ответила Река, и когда рука Вресье дрогнула на ее руке, поспешила добавить. — Наверно, все же любил.

— Но ведь он не… — Вресье не договорила, и, судя по всему, не собиралась продолжать этот разговор. Река поняла это по тому, как Вресье отстранилась, убрала руку и положила себе на колени.

— Он все равно ничего не смог бы сделать, — тем не менее сказала она. Однако стоило ей протянуть руку, чтобы успокоить свою собеседницу, как та оттолкнула ее руку и еще больше отодвинулась к краю сиденья. Сбросив деревянные башмаки, она подобрала под себя ноги и свернулась калачиком.

Река слушала монотонный стук колес. Слушала долго и задумчиво. Однако затем вновь взяла лист бумаги и карандаш, которые достала еще до того, как Вресье проснулась.

Еще один рисунок, на обратной стороне первого. Быстрые, короткие штрихи из-за тряски вагона. На нем Леонард был изображен почти в профиль — на этот раз он даже не заметил, что она его рисует. Река добавила несколько штрихов возле глаз. Теперь они смотрели уже не так печально. По крайней мере на портрете. Она сложила бумагу и сунула ее в карман пальто.

Пока она рисовала, рука ее ни разу не дрогнула. Страх перед поездами испарился, как лужа на мостовой в жаркий летний день. Он исчез в тот момент, когда дверь вагона отъехала в сторону, и она услышала голос Леонарда, который звал ее по имени. Все-таки они своего добились! Они сделали невозможное. И каждый километр, что пролетал под днищем вагона, приближал их к спасению.

— Река, — произнес Леонард. От неожиданности она вздрогнула и обернулась к нему. — Мне нужно тебе кое-что сказать.

Но он ничего не сказал, и на какое-то время в вагоне воцарилось молчание. Ей почему-то вспомнился их вчерашний поцелуй в купе первого поезда, и она почувствовала, что краснеет.

— Той ночью на польдере, когда наш самолет приземлился, — начал было он и вновь умолк. Она наклонилась к нему и осторожно, потому что его рука по-прежнему кровоточила там, откуда она вытащила занозу, положила сверху свою ладонь.

— Я знаю, — сказала она, глядя ему в глаза.

Даже несмотря на слой грязи, на его лице проступило удивление.

— Знаешь?

— Знаю, той ночью тебе было страшно. В твоей руке был пистолет, потому что тебе было страшно. Ты бросился назад к самолету. И я знаю, почему. Но ты не трус, — и она легонько похлопала его руку.

Под грязными потеками сажи, оставленными на его лице струями дождя, была заметна растерянность. Но Леонард улыбнулся, теплой, человеческой улыбкой, — с трудом верилось даже, что перед ней гангстер, профессиональный убийца, — и в ответ пожал ей руку.

— Нам следует вернуться в локомотив, — сказал у нее за спиной чей-то голос. Это был Кристиан. Он посмотрел на Вресье, на ее обращенное к нему лицо, однако не стал протягивать руки, чтобы его потрогать. Казалось, будто он заглянул за край жизни и едва не поддался искушению сделать последний шаг. Таким, как раньше, он больше никогда не будет, и всякий раз, когда он будет смотреть на жену, он будет об этом помнить.

— Это самый опасный пункт, — обратился он к Леонарду. — Гронинген. Нам нужно проскочить его без остановки. Я на всякий случай вернусь в кабину к машинисту. Да и тебе следовало бы тоже. Немец…

Леонард кивнул. Он понял, что хочет ему сказать Кристиан — Кагену доверия нет. Полагаться на него опасно, он продемонстрировал это еще своей выходкой в Амстердаме, да и в лагере тоже. Леонард еще раз пожал Реке руку и посмотрел на нее, как будто бы говоря, что их разговор еще не окончен.

— Ничего, если вы здесь побудете одни? — спросил он.

Река кивнула. Поезд слегка замедлил ход. Леонард переступил через ее ноги и вслед за Кристианом двинулся по проходу к задней двери вагона. Он обернется и посмотрит на меня, подумала Река, обязательно обернется и посмотрит, пусть даже всего на миг. Ведь я ему небезразлична.

Леонард обернулся и, прежде чем ступить на подножку, посмотрел на Реку.

Единственный «дворник» его БМВ был бессилен бороться с дождем.

— Остановитесь вот здесь, — приказал Пройсс. Де Гроот повернул руль и нажал на тормоз. Машина остановилась. Кабину наполнил свет фар грузовика, который остановился следом за ними. На здании на противоположной стороне улицы висел знак: жандармерия.

Пройсс обернулся, однако увидел лишь фары грузовика.

— Это Меппель? — спросил он, даже не пытаясь скрыть раздражение. Погода, похоже, решила подложить им свинью.

— Стапхорст, — ответил толстый голландец и фыркнул. — Думаю, до Меппеля еще километров пять будет.

— Вы так думаете?

— Я родом из Амстердама. А это какая-то глушь.

— А сколько до Вестерборка?

Де Гроот включил электрический фонарик и развернул карту. Он внимательно рассматривал ее какое-то время, а затем ткнул в нее толстым пальцем.

— Еще пятьдесят километров.

— Полчаса, — сделал вывод Пройсс и поднес циферблат часов под луч фонарика. Половина пятого. Марта сейчас уже, наверно, заканчивает работу. — Кстати, куда подевался второй грузовик? Почему он не следует за нами? Выясните это, — приказал Пройсс де Грооту. Тот обернулся назад, на заднее сиденье БМВ, где расположились Кремпель и толстошеий сотрудник крипо по имени Мункхарт. Голландец натянул плащ, нахлобучил шляпу и открыл дверь. В салон вместе с порывом ветра тотчас влетели капли дождя и упали на лицо Пройссу.

— Ну и погодка, черт ее побери, гауптштурмфюрер, — подал голос Кремпель с заднего сиденья. — В такую погоду на улицу не то, что еврея, собаку не выгонишь.

Пройсс оставил его слова без ответа. Вместо этого он закурил сигарету. Именно такой, похоже, и бывает борьба с партизанами — в непогоду и в кромешной тьме. Лично его такая перспектива не слишком вдохновляла.