Читать книгу "Забвение пахнет корицей - Кристин Хармель"

Я с минуту обдумываю вопрос.

– Нет. Я всерьез хочу ее сохранить. Не знаю, что бы я вам ответила еще несколько месяцев назад. Но сейчас она значит для меня слишком много. Это – мое наследие, и с некоторых пор я это ощущаю. – Я хмыкаю, снова вспомнив кино. – Ну так где же щедрые горожане, а? Что-то, когда нужна помощь, их не видно.

– Хм-м-м, – мычит Том. Он еще какое-то время изучает документ, потом, сняв очки, смотрит на меня с таинственной улыбкой. – Что, если я скажу, что тебе не нужны горожане, чтобы спасти кондитерскую?

Я не понимаю, о чем он.

– Что?

– Позволь мне поинтересоваться, – продолжает Том, – сколько тебе нужно денег, чтобы покрыть все расходы по кондитерской и вернуть ее в свое полное распоряжение?

Фыркнув, я отворачиваюсь. Задай этот вопрос любой другой, он прозвучал бы возмутительно грубо. Но я знаю Тома всю жизнь, и это, конечно, не бестактность – он просто прямой человек.

– Больше, чем у меня есть, – отвечаю я наконец. – Намного больше.

– Хм. – Том снова водружает очки на нос и щурится, глядя на страницу. – А скажи, трех с половиной миллионов было бы достаточно?

Поперхнувшись, я закашливаюсь.

– Что?

– Три с половиной миллиона, – спокойно повторяет он и глядит на меня поверх очков. – Могут они решить твою проблему?

– Ого, более чем! – У меня вырывается неловкий смешок. – А вы решили купить мне билетик Рождественской лотереи, что ли?

– Нет, – следует ответ. – Так уж случилось, что именно такой суммой располагал Жакоб Леви, в банковских счетах и ценных бумагах. Помнишь, ты обратилась ко мне в прошлом месяце насчет его похорон и дала мне имя его адвоката в Нью-Йорке? Того, чью контактную информацию вы нашли у Жакоба в бумагах?

– Как не помнить, – бормочу я. Хотя Жакоб больше не женился и не имел других родственников, я понимала, что мы обязаны уведомить хоть кого-то во Франции о его смерти, тем более что похоронить его мы решили здесь, на Кейп-Коде. Тогда Гэвин помог мне разобраться в документах Жакоба и выйти на упомянутого там адвоката.

– Так вот, выяснилось, что свое состояние Жакоб Леви завещал твоей бабушке или ее прямым наследникам, – продолжает Том. – Он твердо верил, что она жива и что он ее найдет. Так сказал мне адвокат.

– Погодите, но… – У меня срывается голос, и я умолкаю, пытаясь осознать услашанное.

– Ты – ближайшая наследница по прямой линии Розы Дюран Маккенна, которая, как мы теперь, конечно, знаем, носила прежде имя Розы Пикар, – рассказывает Том. – Состояние Жакоба теперь твое.

– Погодите, – повторяю я, пытаясь вникнуть. – Вы хотите сказать, что у Жакоба было три с половиной миллиона долларов?

Том кивает.

– И еще я хочу сказать, что теперь у тебя есть три с половиной миллиона. Не сразу, конечно, оформление документов займет какое-то время. – Том снова начинает рыться в бумагах. – Судя по всему, прибыв в Соединенные Штаты, ваш Жакоб начал с помощника на кухне в отеле, прошел путь до управляющего того же отеля, а со временем сделался его совладельцем. Так объяснил его адвокат. Судя по всему, он стал миллионером к 1975 году и с того времени активно помогал людям, пережившим холокост. Продав свой первый отель, он приобрел семь земельных участков под застройку, которые приносили хорошую прибыль, а три года назад выгодно продал свою долю. Большая часть этих денег пошла на организацию благотворительного фонда. Оставшиеся – три с половиной миллиона – предназначены тебе.

– Он никогда не упоминал об этом, – ошарашенно говорю я. Том разводит руками.

– Его адвокат сказал, что Леви был очень скромен. Жил всегда очень экономно. Тратился только на частных детективов, пытаясь разыскать твою бабушку. Но он не знал вымышленного имени, под которым она уехала из страны. Так и не сумел разыскать ее.

– Боже, – шепчу я.

Новость по-прежнему не укладывается у меня в голове.

– Но это еще не все, – кивнув, заявляет Том. – Бабушка твоя тоже оставила небольшое состояние. Конечно, оплата проживания в интернате с медицинским уходом изрядно его уменьшило, но кое-что все же осталось. Конечная сумма – около семидесяти пяти тысяч долларов. Достаточно, полагаю, чтобы выплатить остаток кредита за дом твоей мамы.

– Невероятно… – пораженная, я только качаю головой.

– И наконец, – прибавляет Том, – вот письмо. Твоя бабушка прислала мне его в сентябре. Конверт запечатан. В адресованной мне записке, приложенной к письму, твоя бабушка попросила меня передать его тебе в канун Нового года, в конце года ее смерти.

Я не отвечаю, мешает комок в горле. Смахнув с ресниц слезы, я вижу, что Том протягивает мне через стол длинный конверт.

– Вы знаете, что там написано? – спрашиваю я, обретя голос.

Том отрицательно мотает головой.

– Советую тебе пойти домой и там прочитать. Мне нужна только твоя подпись в нескольких местах, чтобы немедля переправить бабушкины деньги на твой счет. Адвокат Жакоба Леви уже занимается улаживанием формальностей, так что скоро ты получишь и его деньги тоже. Думаю, это произойдет достаточно быстро. Я тем временем переговорю, если хочешь, с Мэттом из банка.

Я охотно соглашаюсь.

– Передайте ему, что я полностью выкупаю кафе-кондитерскую. Больше никаких сделок с банком. Я хочу, чтобы она всегда принадлежала моей семье.

– Так точно, – по-военному отвечает Том. Он медлит, глядя на меня, потом осторожно окликает: – Хоуп?

– А?

Вздохнув, он отворачивается к окну.

– Твоя мама гордилась бы тобой, я уверен. Я не могу с этим согласиться.

– Вряд ли. Я всегда ее только разочаровывала. Подозреваю, она вообще предпочла бы, чтобы меня не было.

Никогда прежде я не произносила вслух таких слов, и сейчас сама не понимаю, зачем говорю это Тому Эвансу.

– Это не так, Хоуп, – мягко отвечает Том. – Твоя мама была непростым человеком. Да ты и сама знаешь. Но, замечала ты или нет, средоточием ее жизни была ты.

– Вовсе не я, – возражаю я. – Вы были центром ее жизни. Вы и другие мужики, которые то входили в ее жизнь, то исчезали. Не обижайтесь.

– Я и не обиделся.

– Она как будто всю жизнь искала что-то и не могла найти, – делюсь я с ним.

– Под конец жизни она, по-моему, нашла то, что искала, – неожиданно замечает Том. – Но, возможно, было слишком поздно, и она не успела донести это до тебя.

Я поднимаю глаза:

– Вы о чем? Он вздыхает.

– Она постоянно твердила, как это ужасно, что она так холодна и не может дать никому тепла и заботы.

– Она вам это говорила? – А мне всегда казалось, что мать не настолько самокритична. К тому же я, откровенно говоря, не догадывалась, что они с Томом общались. Я считала, что мужчины, с которыми она больше не имела дела, переставали для нее существовать навсегда. Удивительно, она, оказывается, снова впустила его в свою жизнь.