Читать книгу "Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Корнелиус Райан"

Артиллерийский обстрел начался сразу после того, как закончилась воздушная бомбардировка. Последний, 363-й, рейд союзников на Берлин совершили в 9.25 утра части американской 8-й воздушной армии. Сорок четыре месяца американцы и британцы бомбили «Большой Б», как называли город американские летчики. Берлинцы грозили бомбардировщикам кулаками и скорбели о гибели друзей и родственников и о своих разрушенных домах. Однако их гнев, как и сами бомбы, был безличным, ибо был направлен на людей, которых они никогда не видели. Артиллерийский обстрел — совсем другое дело. Это совершал враг, стоявший у их порога, враг, с которым им вскоре предстояло встретиться.

Было и еще одно отличие. Берлинцы научились жить с авиабомбардировками и привыкли к почти точной регулярности авианалетов. Большинство берлинцев научились по свисту падающей бомбы приблизительно оценить, где она приземлится; многие так привыкли к налетам, что часто даже не искали убежище. Артиллерийский обстрел был опаснее. Снаряды падали неожиданно. Смертоносная шрапнель летела во все стороны, часто настигая цели во многих ярдах от места разрыва.

Пробираясь по изрытой воронками Потсдамер-плац, журналист Ханс Вулле-Вальберг видел вокруг мертвых и умирающих. Ему казалось, что некоторых убило взрывной волной, «разорвавшей их легкие». Ему вдруг пришло в голову, что берлинцам, прежде сплоченным перед общим врагом — бомбардировщиками, «теперь просто некогда заботиться о погибших и раненых. Все слишком заняты одним: спасением собственной шкуры».

Безжалостные артобстрелы не подчинялись никаким распорядкам. Они были бесцельными и непрерывными, и с каждым днем как будто все более интенсивными. Вой и скрежет минометов и «катюш» присоединялись к оглушающему грохоту.

Большинство берлинцев теперь почти не вылезали из подвалов, бомбоубежищ, бункеров и станций метро. Они потеряли чувство времени. Дни и ночи размывались страхом, смятением и смертью. Берлинцы, которые продолжали педантично вести дневники до 21 апреля, вдруг стали путать даты. Многие отмечали, что русские были в городе 21 или 22 апреля, когда Красная армия еще сражалась на окраинах. Ужас перед русскими часто усиливался чувством собственной вины.

Некоторые немцы хорошо знали, как немецкие солдаты вели себя на советской земле, знали и о зверствах, которые Третий рейх творил в концентрационных лагерях. В Берлине царил такой жуткий страх, какого не испытывал ни один город со времени разрушения Карфагена.

Эльфрида Вассерман и ее муж Эрих прятались в огромном бункере рядом с железнодорожным вокзалом Анхальтер. В 1943 году на русском фронте Эрих потерял ногу и теперь ходил на костылях. Он быстро признал в грохоте артиллерийский огонь и заставил жену срочно перебраться в бункер. Эльфрида собрала вещи в два чемодана и две большие сумки. Кроме собственной одежды, она натянула старые военные брюки Эриха, а поверх всего шерстяное пальто и шубу. Поскольку мужу, чтобы передвигаться на костылях, необходимы были обе руки, Эльфрида одну сумку закрепила на спине, другую — на груди. В одной сумке была еда: немного черствого хлеба и несколько банок мясных и овощных консервов. В одном из чемоданов лежал большой горшок с маслом.

Когда Вассерманы добрались до вокзала Анхальтер, его бункер уже был битком набит. Эльфрида в конце концов нашла местечко на одной из лестничных площадок. Над их головами горела единственная лампочка. В ее слабом свете можно было разглядеть людей, заполнивших каждый квадратный фут, каждую лестничную ступеньку. Условия в бункере были невообразимыми. На верхнем этаже лежали раненые, и их стоны и крики не утихали ни днем, ни ночью. Туалетами нельзя было пользоваться, так как не было воды; повсюду валялись экскременты. От вони сначала тошнило, но вскоре Эльфрида и Эрих уже ее не замечали. Они проводили часы в состоянии полнейшей апатии, почти не разговаривали и понятия не имели, что происходит снаружи. Только одно отвлекало их от собственных мыслей: постоянный детский плач. У многих родителей закончились продукты и молоко. Эльфрида видела, как «с верхнего этажа вынесли трех малышей, умерших от истощения». Рядом с Эльфридой сидела молодая женщина с трехмесячным младенцем, и как-то Эльфрида заметила, что младенца у женщины на руках уже нет. Он лежал на бетонном полу рядом с матерью, мертвый, а мать словно оцепенела. Как и Эльфрида. Она вспоминает, «что просто увидела мертвого ребенка, но не огорчилась».

На Потсдамерштрассе был разрушен снарядами департамент по туризму. В сорока четырех комнатах подземного убежища разместилось более двух тысяч человек, и Маргарет Промайст, старшая по убежищу, не имела ни минуты покоя. Кроме гражданских, сюда недавно перевели два батальона фольксштурма, поскольку, как объяснили Маргарет, «русские приближаются». Замотанная, изможденная, Маргарет благодарила судьбу за недавний телефонный звонок: ее близкая подруга вызвалась принести ей немного еды. Пока она сновала по убежищу, с улицы принесли сорок четырех раненых, и Маргарет поспешила к ним. Одной из них уже ничем нельзя было помочь, и Маргарет тихонько сидела рядом с телом приятельницы, которая принесла ей еду, и «завидовала ее тихой и мирной улыбке. Ее, по крайней мере, миновал наш «крестный путь».

Пока большинство берлинцев на период сражения забивалось под землю, аптекарь Ганс Миде, уполномоченный по гражданской обороне от общественного убежища на Бисмаркштрассе, 61 в Шарлоттенбурге, патрулировал свой район. Снаряды взрывались вокруг него, а он со злобой смотрел на плакат, красовавшийся на стене здания напротив, на гигантские печатные буквы: «ЧАС ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА — САМЫЙ ТЕМНЫЙ».

Доктору Рудольфу Хюкелю восход солнца казался очень далеким. Уже несколько недель выдающийся патолог был источником глубочайшего беспокойства для своей жены Аннемарии. Она верила, что ему грозит нервный срыв. Совсем недавно муж показывал ей капсулу с цианидом, смертельное воздействие которой он улучшил, добавив уксусной кислоты. Муж сказал, что, если положение в Берлине ухудшится, они совершат самоубийство. С тех пор на глазах фрау Хюкель кошмары войны и гнев на Гитлера довели ее мужа до последнего предела. Доктор несколько часов подряд вслушивался в вой снарядов, затем встал, подбежал к открытому окну и выкрикнул во всю мочь своих легких: «Der Kerl muss umgebracht werden!»[53]

Гитлер ткнул пальцем в карту и закричал: «Штейнер! Штейнер! Штейнер!» Фюрер нашел решение. Генерал СС Феликс Штейнер и его войска должны немедленно пойти в атаку со своих позиций в Эберсвальде на фланге 3-й танковой армии фон Мантейфеля, затем повернуть на юг и остановить наступление русских на Берлин. Атака Штейнера закроет брешь там, где русские прорвали северный фланг фронта 9-й армии Буссе. На карте Гитлера эта мера казалась блестящим выходом из сложившейся ситуации.

Войска Жукова сейчас казались наконечником стрелы с основанием на Одере и острым концом, упиравшимся в Берлин. Вдоль северного фланга Жукова стоял маленький флажок с надписью «Группа Штейнера». Гитлер опять почувствовал уверенность. Атака Штейнера восстановит контакт между 3-й и 9-й армиями.

В плане фюрера была лишь одна ошибка. У Штейнера практически не было солдат. Еще раньше Хейнрици решил подчинить Штейнеру ту часть 9-й армии, которую русские оттеснили к северу. К несчастью, хаос на фронте и нехватка времени не позволили собрать достаточно войск, чтобы группа Штейнера стала боеспособной. В реальности не было никакой группы Штейнера. Осталось лишь название и маленький флажок на карте Гитлера.