Читать книгу "От полуночи до часа кошмаров - Вольфганг Хольбайн"

Оказалось, что в этом ветхом отрезке туннеля мы продвигались гораздо быстрее, чем я ожидал. Мы ставили остовы металлических кроватей как подпорки по бокам между полом и потолком, и хотя мы не имели достаточно сноровки, это у нас получалось довольно хорошо. Один раз над нами угрожающе заскрежетало, захрустело, все, кроме Юдифи, испуганно остановились и, затаив дыхание, взглянули наверх, но ничего не произошло. Во время нашей работы мы обнаружили, что гора строительного мусора простирается по коридору гораздо дальше, чем можно было предположить с самого начала, должно быть на восемь, десять, а то и более метров. Пот, который уже и раньше промочил насквозь всю мою одежду, уже потоками стекал по моей коже под джинсами прямо в ботинки, когда мы прошли примерно две трети прохода. Мы все время подтаскивали остовы кроватей, продвигаясь вперед, ставили их по сторонам и продвигались дальше.

Как только я в сопровождении Карла протиснулся мимо остальных, чтобы в третий и, предположительно, в последний раз подтащить металлическую раму из предыдущего помещения, мою голову пронзила внезапная, идущая сразу отовсюду боль, которая в середине моей головы превратилась в какой-то пульсирующий сгусток, что казалось, моя голова вот-вот взорвется. Я вскрикнул от боли и ужаса, пошатнулся, несколько мгновений тщетно пытаясь сохранить равновесие, перед моими глазами закружился целый рой разноцветных точек, я шагнул вперед, инстинктивно ища рукой, за что бы схватиться, чтобы не упасть с горы строительного мусора, и схватился за одну из импровизированных задних подпорок для потолка. Мой испуганный, горестный вскрик превратился в отчаянный, пронзительный вопль, пронесся по жуткому лабиринту, когда я увидел, как моя рука, которой я, падая, крепко схватился за ногу кровати, наклонила опору сначала на несколько сантиметров, а потом, прежде чем я успел среагировать и выпустить мою опору, полностью отошла со своего места и рухнула вместе со мной вниз. Куски бетона и строительный мусор с шумом посыпались с потолка, который, лишившись своей хилой опоры, сразу начал обрушаться. Я еще слышал, как испуганные проклятия остальных превратились в панические крики, и с потолка сзади меня посыпались на кучу мусора с тупым, тяжелым звуком бесчисленные мелкие и некоторые большие, тяжелые куски породы, меня что-то больно ударило, и я скатился к подножию холма.

Мне невероятно повезло, еще больше, чем Юдифи незадолго до этого в похожей ситуации, потому что те камни, которые сбили меня вниз, частично пронеслись лишь на волосок, но мимо меня, и лишь некоторые маленькие камушки попали мне по ногам, по спине, по затылку, но были не в состоянии причинить мне какие-то серьезные повреждения, разве только несколько синяков. Я разорвал джинсы и содрал кожу на коленях, но когда я со стоном поднялся на полу, со мной по большому счету все было нормально. Меня покрыл слой бело-серой каменной пыли, она стояла в воздухе, когда я оглянулся через плечо назад, услышав, как Юдифь и Элен одновременно испуганно выкрикнули мое имя. В следующую секунду погас свет. Я услышал, как кто-то закашлялся и пытается ощупью пробраться по нише, которую мы проделали, вернуться назад. И тут вдруг раздался оглушительный треск — если только я не ошибаюсь, а это возможно, так было потрясено за последние секунды мое восприятие — этот треск доносился с того места, где начал обрушиваться потолок, и быстро распространился по всему помещению.

В следующее мгновение потолок рухнул нам на голову. По крайней мере, мне так показалось. Снова раздались панические крики, шум, треск, шум падения. В темноте я увидел, как ко мне приближается какая-то темная тень. Удар, который пришелся мне прямо в голову, шлепнул меня об стену с такой силой, что я подумал, что я слышал, как хрустнула моя челюстная кость.

Я уже не чувствовал, как упал на твердый каменный пол, но вдруг у меня появилось чувство, будто я, освободившись от своего собственного тела, смущенный и беспомощный, но освобожденный от всех болей и страхов, плыву в темноте. Темнота светилась совсем чуть-чуть, но вполне достаточно, чтобы различать контуры вещей. Я уже не был в подвале, но вокруг меня была темная ночь, полная, путающая ночь, и страх, от которого я поначалу освободился после потери сознания, вдруг вернулся и стал таким внезапным и сильным, что я почувствовал, как под моими ребрами бешено заколотилось сердце.

Все произошло в обратном порядке: я почувствовал панический страх, прежде чем я понял причину. Паника достигла своего апогея как раз тогда, когда я увидел открывающуюся вверх дверь, которая была опущена до полу прямо у самых моих ног. Но это было еще не самое страшное.

Я услышал шаги, будто кто-то легко, вприпрыжку идет ко мне, будто от множества детских ног. Я испуганно посмотрел вниз, на ступени, которые в нескольких метрах от меня растворялись в темноте, а верхние ступени этой лестницы как раз заканчивались у опущенной двери. Должно быть, я взбежал по лестнице быстро, не останавливаясь только что, так как моя футболка была совершенно мокрая от пота, она липла к телу, я тяжело и быстро дышал, а в боку у меня сильно кололо.

Дети приближались, я слышал проклятия и угрозы, которые они выкрикивали, злобный смех — все это доносилось до нас сквозь темноту. Мириам, которую я притащил сюда, наверх этой башни, до самой верхней площадки, которая, освещенная серебристым светом месяца, была погружена в таинственный, мистический свет, так сильно обняла меня, что мне стало трудно дышать. Я затравленно оглянулся в поисках спасения. Мы находились наверху башни, я узнал контуры учительского общежития внизу, прямо под нами, а чуть вдали угадывались и контуры основного здания. Нигде не было света. Наших криков не услышит никто, а если и услышит, то будет слишком поздно. Мы были наедине с кровожадной бандой демонов, которые прятались в обличье детей, мы были загнаны ими на вершину башни, в которой не было ни окон, ни крыши, как я вдруг вспомнил из другой реальности (я уже не мог проводить грань между сном и реальностью, а лишь только между двумя реальностями), а только высокая, примерно до бедер каменная стела с зубцами и бойницами, толщиной не менее метра.

Первый ребенок уже почти догнал нас. Во всяком случае, в первый момент я подумал, что это был ребенок — быстрые, легкие, семенящие шаги, которыми эта сущность преодолела последние отделявшие нас от него ступени, звучали так, как будто это был ребенок.

Но это был не ребенок. Это была Мария.

Я удивленно вскрикнул, когда я узнал ее, но мое удивление быстро сменилось страхом, паникой, которая сразу же пришла на место удивления.

«Ты не принадлежишь к нам». Мария была взрослой женщиной, с которой я познакомился в Грайсфельдене, она была одета в тот же самый однотонный твидовый костюм, совершенно не подходящие к нему походные ботинки и совершенно ни на йоту не переменилась. Но голос ее звучал как голос ребенка. Светлый, чистый и незрелый, тем не менее пугающе решительный и угрожающий. В ее глазах светилась чистая враждебность.

— Ты должна исчезнуть, — сказала она, повернувшись к Мириам твердым голосом. — Немедленно.

Мириам посмотрела на меня. Ее щеки были грязны, расцарапаны и мокры от слез, а в ее огромных, удивительных, но при этом прекрасных, экзотических глазах стоял страх и глубочайшее отчаяние, оттененное удивлением от такой жестокости и крошечным лучиком надежды, который вот-вот окончательно угаснет. Когда она разомкнула свои объятия, а ее нежные ручки соскользнули с моих предплечий, прежде чем она сделала первый крошечный шаг от меня, я уже знал, что должно произойти нечто ужасное, нечто несказанно чудовищное. Она обернулась и подошла к зубьям. Я не совсем понимал, что она хочет сделать — мысль была слишком жуткой, чтобы разрешить ей проникнуть в мое сознание. Но я понял, что я должен сделать что-то, подбежать к ней и остановить ее, пока не поздно.