Читать книгу "Королевский гамбит - Дмитрий Скирюк"

Матвей почувствовал неладное.

— Лапка, о чём ты? — встревоженно спросил он. — Не томи, говори, что стряслось!

— Ну, видишь ли… Твои письма… они были такие искренние, честные. А те твои стихи… Ну, я не знаю! У меня внутри что-то перевернулось, когда я их читала! Ты не представляешь, сколько радости ты мне доставил. Но это ты, а я… Я, в общем-то, если честно, до самого последнего момента как бы ничего о них не знала.

— До какого момента? Это что… разве не ты их писала?

— Нет! То есть… Я не знаю. — Света подобрала к себе ноги и обхватила руками колени. — Я бы их написала, точно такие, но… Это всё Машка.

— Машка? — В голове у Матвея творилась какая-то каша. — Какая ещё Машка? Твоя подруга?

Света помотала головой.

— Не подруга. Это… В общем, это мой дом. Точнее, дача.

— Дом? Постой, постой… Ты хочешь сказать…

— Угу, — кивнула она. — Ты только не обижайся! Наверное, получается, что я обманывала тебя. Но я не хотела! Если бы я знала, я б ей запретила, но она сама. А я… видишь ли… Я тогда в рейде была, мы котиков метили…

Матвей сел, выпутался из одеяла и принялся натягивать плавки. Девушка обеспокоенно придвинулась ближе. Положила руку ему на плечо.

— Матвей, не надо… Я прошу тебя… Я же не нарочно!

Матвей мягко, но решительно убрал с плеча её ладонь и обернулся, глядя девушке в глаза. Заставил себя улыбнуться, погладил её по руке.

— Всё хорошо, лапка, — сказал он. — Всё хорошо. Успокойся. Мне просто… Я тут вспомнил об одном деле, очень важном. Иди в душ, я после тебя. Я… сейчас. Я скоро.

Нашарив по пути на столе сигареты и спички, Матвей вышел на крыльцо и прямо так, в плавках и простыне, уселся на покрытые росой ступеньки. Чиркнул спичкой, прикурил. Выпустил клуб дыма. В голове было пусто и звонко. Матвей затянулся ещё раз и затушил сигарету: Света не терпела табака, с курением теперь надо было завязывать.

— Ну, старик, ты даёшь, — сказал он.

«Хозяин?» — тотчас отозвался Дом.

— Чего ты спрашиваешь? Ты ведь слышал.

«Да, хозяин».

— Да брось ты… — Матвей поморщился. — Заладил: «Хозяин, хозяин…» Зови меня как прежде Матвеем. И говори мне «ты». Да… Вот, блин, попал, так попал! В жизни не думал, что такая история может со мной случиться… Ты знал?

Дом помолчал.

«У меня были подобные предположения. Я не считал их достаточным обстоятельством для прекращения переписки».

— Почему?

«Машины не умеют лгать, Матвей. И не могут позволить, чтобы человеку был причинён вред. Если переписку вёл дом хозяйки Светы, он руководствовался теми же соображениями, что и я. Он не мог причинить вред ни своей хозяйке, ни тебе».

— Она.

«Уточнение не понято».

— Я сказал: «Она». У Светланы дом запрограммирован на женскую личность. Так что это не «он», а «она». И начинай менять программы сам.

«Уточнение принято. На какую личность ты желаешь перепрограммировать меня?»

— Мужскую, разумеется. — Матвей повертел в руках сигарету и бросил её в ящик с песком. — И знаешь, что, старик… Не говори ей ничего. И вообще, запрети Светлане доступ к этим файлам. Пусть всё… Пускай всё идёт как идёт.

«Принято. Изменить логин команды ввода на „Старик“?»

Матвей поколебался.

— Да. Пожалуй. Это тебе подходит.

«Уточнение: „Старик“, значит дряхлый?»

Матвей похлопал ладонью по дверному косяку, боднул его кулаком.

— Старик, — сказал он, — значит мудрый. И спасибо за стихи.

Он запахнулся в простыню и направился в комнату.

Света высунула из-за ширмы голову в тюрбане мокрого полотенца. Сверкнула улыбкой.

— Что у нас на завтрак? — спросила она.

Матвей неопределённо мотнул головой:

— Спроси у Дома, он знает.

— Ты чего такой? Что-то случилось? О чём ты задумался?

Матвей усмехнулся.

— Ничего не случилось, — сказал он. — А если честно, меня сейчас занимает только один вопрос…

— Какой?

— Где мы теперь будем жить: у тебя или у меня?

24.02–27.03.2002

Пермь

Тоник

На душе у Петухова было тоскливо и муторно.

Был выходной — один из тех серых осенних выходных, когда дома делать совершенно нечего, пойти некуда, гулять просто так уже холодно, а гулять с друзьями и спиртным нет ни сил, ни желания: во-первых, все друзья сейчас копаются на дачах, а во-вторых, вчера у Петухова на работе что-то отмечали, и сегодня с самого утра у него, что называется, «горели трубы», булькало в животе и противно ныла голова. Он лежал на диване, тупо глядел в потолок и страдал. По радио передавали Моцарта. А может, Бетховена — с похмелья в этих тонкостях было не разобраться. Нестерпимо хотелось выпить. Некоторое время он просто терпел, отпаивался холодной заваркой из чайника, но к середине дня таки не выдержал и выбрался на площадь до ближайшего ларька.

Моросило. Ларёк был виден издалека — как и все ларьки в городе, его недавно выкрасили канареечно-жёлтой краской (было такое поветрие), и теперь он сразу бросался в глаза, как нелепый квадратный лимон. Пестрели банки с польской газировкой, выгоревшие за лето сигаретные пачки, коробки с турецкой жвачкой и обёртки от дешёвых шоколадок. Волоча ноги и кутаясь в ворот куртки, Петухов подошёл к застеклённой, с длинной трещиной витрине и начал выбирать, чего б купить.

Пива Петухов не любил и никогда не пил, предпочитая что-нибудь покрепче, но сейчас при одной мысли о водке или портвейне к горлу подступала тошнота. Лимонаду тоже что-то не хотелось. Разноцветье банок и бутылок раздражало. Наконец после долгих колебаний взгляд остановился на небольшой бутылочке джин-тоника.

Джин-тоник…

Петухов сглотнул. Звучало заманчиво. Вспомнился полузабытый вкус лимонной корочки, бодрящая хинная горечь и маленькие ёжики колючих пузырьков на языке, рот наполнился слюной, и палец Петухова как бы сам собою указал на вожделенную бутылку. Продавец — носатый грузин в коричневой кожаной куртке, без слов всё понял, с подозрением ощупал протянутую Петуховым сотенную, после чего в окошке киоска появилось и задвигалось в поисках ладони холодное скользкое донышко. «Вот же, заразы, — мрачно подумал Петухов, принимая бутыль. — Нет, чтобы летом так охлаждать!»

Сосуд был приятно широкий, тяжёлый, коричневого стекла, с большой квадратной чёрно-золотистой этикеткой. На красной крышечке маячила большая золотистая звезда, что напомнило Петухову коробочку с вьетнамским бальзамом. Петухов таких раньше не видел. Внутри что-то подозрительно пузырилось.