Читать книгу "Я еще жив. Автобиография - Фил Коллинз"

Но я не позволил этому омрачить мою радость по поводу выхода Going Back. Этот альбом был очень личным, честным портретом 59-летнего артиста в молодости. Обложка говорила сама за себя: фотография, где мне двенадцать или тринадцать, на мне рубашка и галстук, и я сижу в нашей гостиной на Хансворт-роуд, 453, за своей ударной установкой.

Через два месяца после концертов, в сентябре 2010 года, вышел альбом Going Back. Мой восьмой сольный альбом занял первую строчку в Великобритании, став первым альбомом из нового материала со времен Both Sides (который вышел семнадцать лет назад), оказавшимся на вершине чарта. Коллинз вернулся! Но он не то чтобы так сильно хотел «возвращаться».

Going Back, чествующий великих музыкантов альбом, был моей конечной остановкой. Мой контракт с Atlantic Records истек. Все равно я уже не чувствовал большой близости с этим лейблом. После смерти Ахмета все сильно изменилось. Хорошие отношения между Atlantic Records и Genesis или мной в качестве сольного артиста были сведены на нет постоянно сменявшимися управляющими лейбла. Это было современное положение вещей в данном бизнесе. Это был мир, к которому я больше не имел отношения.

К сожалению, другой мир, частью которого, как мне казалось, я мог стать, не проявил ко мне особой милости. После «Тарзана» мне больше не поступало предложений от театров.

В общем, к концу 2010 года я начал думать, что мои лучшие дни уже остались позади. Моя сценическая карьера закончилась провальными выступлениями с альбомом Going Back. Но я был в состоянии это пережить. Почти что.

Я решил дать сцене последний шанс. Моя левая и правая руки все еще не работали слаженно, но я все равно, пусть и с осторожностью, вернулся на ринг. Меня попросили сыграть вместе с Эриком на гала-концерте Благотворительного фонда принца Чарльза в Лондоне, который запланировали на 17 ноября 2010 года. Я сомневался в том, был ли я готов. Но мы с Эриком сотрудничали уже много лет, не говоря уже о Благотворительном фонде принца Чарльза. Я не мог отказать им.

Но, как только я сел за ударную установку, я понял, что это было ошибкой. Мы сыграли только одну песню – Crossroads, – но этого было более чем достаточно. Я не чувствовал ритм. Я подумал: «Я больше никогда не буду играть на барабанах».

Такие дела. Я ушел из своей группы. Играть на барабанах я больше не мог. Мое светлое бродвейское будущее уже не выглядело таким светлым. Мой брак был разрушен – мне в третий раз не повезло. Моя девушка застряла в Нью-Йорке. Моя жизнь опустела.

Чем я мог ее заполнить?

Алкоголем.

Смирительная рубашка обязательна,

или Как я чуть не умер от алкоголизма

В моей жизни появилась дыра, пропасть: там, где раньше была работа, появилось время. Много времени. Прекратить работу, чтобы посвятить себя своим сыновьям, оказалось в итоге абсолютно бесполезной и губительной идеей. Это не просто сбило меня с ног. Это почти что убило меня.

Но не будем забегать вперед.

В начале 2006 года я сидел один в нью-йоркском отеле «Пенинсула» и работал над «Тарзаном». Я был абсолютно один в течение почти шести месяцев. Орианна уехала вместе с мальчиками обратно в Швейцарию. Я ездил домой, но делал это недостаточно часто.

Если я не разговаривал с мальчиками каждый день, я начинал нервничать. Я беспокоился: «Господи, что же они думают сейчас обо мне?» Но, конечно же, из них и слова нельзя было вытащить, когда мы все-таки разговаривали.

«Как дела в школе?»

«Нормально».

Старшие дети тоже хотели, чтобы я разговаривал с ними. «Папа, я знаю, что я почти уже взрослый человек, – однажды сказала мне Лили, – но мне все равно нужно, чтобы ты говорил, что любишь меня».

Почему я не поехал домой? Хороший вопрос. Думаю, я был настолько, черт побери, занят, что ничего не замечал вокруг себя. Поэтому мы не без причин бесконечно ругались с Орианной по телефону.

Во время следующей моей поездки в Швейцарию я вышел из зала суда в Ньоне уже не женатым. Я сразу же подумал тогда: «Боже. Николас сейчас на учебе, а Мэттью – в яслях, и они даже не подозревают, что сейчас их жизнь изменится». Я не мог избавиться от этих мыслей. Нику было четыре; он знал, что мама с папой немного ругались. Но на этом все.

Я чувствовал себя ужасно. Но что я мог сделать? Я был сбитым с толку, отчаявшимся разведенным мужчиной, у которого в третий раз отобрали детей. Я с головой погрузился в диснеевский проект и не вылезал из бара «Централь» на 46-й улице, недалеко от театра «Ричард Роджерс». Это был бар, в котором проводило время множество работников театров – место нужно было себе бронировать заранее. Но у нашего продюсера и директора диснеевского театра Тома Шумахера всегда был свой столик. Итак, каждое утро я шел от своего отеля к театру «Ричард Роджерс», а каждый вечер – в бар Central.

Я также постоянно заглядывал в свой мини-бар, выпивая еще пару-тройку стаканчиков перед сном. Часто я встречался с работником отеля, наполнявшим мини-бар напитками. Он сказал мне: «Да вы настоящий любитель водки!» Не совсем так. На тот момент мне нравился любой алкоголь, нравилось все, что могло приглушить боль. Сначала в дело шли только маленькие бутылки, потом я начал выпивать все больше и больше, а затем мини-бар оказывался пуст. Хотя я не трогал скотч. Я не пил абсолютно все. Я испытывал жажду, но не настолько. Пока не настолько.

Но когда ты пьешь прямо из горлышка бутылки, стоя у холодильника, это становится опасным. Зачем пачкать стакан? Я ничего не смешивал. По крайней мере, тогда я не покупал алкоголь в магазине. Я начал это делать позже, когда жил в своей квартире в Нью-Йорке.

Те выходные, когда мне не нужно было идти на работу, я называл – в честь великолепного фильма Билли Уайлдера 1945 года – потерянным уик-эндом. Я пил, спал и ждал, когда мини-бар снова наполнят. Даже в рабочие дни я иногда выпивал перед репетициями. Яйцо-пашот и водка, прямо из горлышка бутылки, в 10 утра.

Уточню: я никогда не пил во время работы. Я профессионал, поэтому я не выпивал ни капли во время работы. И это значило, что я пил с еще большим усердием после работы и в выходные.

Пугающим было то, что я стал привыкать к алкоголю, то есть я больше не пьянел от водки. Сколько же мне нужно было выпить, чтобы хоть что-то почувствовать? Никто не знал, даже Дэнни Гиллен, который все еще был рядом со мной, заботился обо мне и пытался вытащить из запоя.

Дэнни делал все, что мог: «Ты уверен, что тебе нужна еще бутылка?» Но он мог что-то предпринять, только когда видел, что я пил. Проблемой было то, что я делал это один. Робин Уильямс говорил то же самое о том периоде, когда сидел на кокаине. Он не считал, что должен разделять наркотики с кем-то – он шел домой и употреблял в одиночку. Я делал то же самое с алкоголем.

Некоторые люди чувствуют себя плохо, когда пьют, становятся агрессивными, раздражительными. Но не я. Я просто становился счастливым. Но это ничего не меняло: глубоко в душе я плакал. Люди были правы: я действительно заливал свою печаль. Я не чувствовал себя лучше благодаря выпивке. Но с ее помощью я мог заснуть. А когда я спал, я не думал. Именно поэтому я так и проводил свои потерянные выходные. Я пил, и это выключало меня на сорок восемь часов – до тех пор пока не нужно было возвращаться к спасительной работе. Я заполнял пустоту в своей голове и дыру в своей жизни алкоголем.