Читать книгу "В поисках белой ведьмы - Танит Ли"

Еще раз огонь, шипя, вырвался от нее. Я блокировал его и послал свой собственный разряд, перебежав под его прикрытием вверх по лестнице ближе к ней. Как ее Сила ослабляла мою, так моя должна была ослабить ее. Казалось, что она почувствовала этот удар, я даже не сомневался, и пока она не оправилась, я схватил ее и прижал к себе. Хотя ее психическая сила могла успешно соперничать с моей, физически она была совсем не ровня мне. Я искал ее глаза, в которых то вздымалась, то опадала ее Сила.

— Рессаверн, — сказал я, — вспомни меня. Рессаверн, прекрати биться со мной.

— А ты прекрати биться со мной, — ответила она. Ее голос был холоднейшим, какой я когда-либо слышал, и самым безутешным.

— Ты не можешь убить меня, — сказал я, — а я не могу убить тебя. Даже если бы мы оба захотели этого. А если ты увидишь меня мертвым хотя бы на час, возрадуешься ли ты? Тогда сделай это.

— Ты прав, я не смогла. Но я прошу тебя…

— Я пойду к ней, — сказал я, — и ни угрозы, ни твои мольбы не остановят меня.

Она улыбнулась и сказала, как однажды сказала мне другая женщина:

— Я так мало значу для тебя.

— Ты для меня конец света и сердце моей жизни. Но это началось еще до меня, еще тогда, когда я был в ее чреве.

Она освободилась от меня.

— Тогда, вот там — дверь, — сказала она мне. — Если я не могу помешать тебе, значит, не могу.

Я отвернулся от нее и посмотрел на верх лестницы, где находился украшенный колоннадой портик. Ее сопротивление внезапно испарилось, как это иногда случается в трудной битве, когда она уже проиграна. Я больше не думал об этом.

Я не лгал. Я любил ее и решил твердо, что она будет моей, но в этот момент только эта лестница и эта дверь имели для меня значение. Слабый толчок в мой бок напомнил мне, что я не один, и холод зимы вдруг проник в мои внутренности.

— Рессаверн, — сказал я, хотя, помню, и не взглянул на нее: мой взгляд был прикован к двери, — если у тебя есть какие-либо дела, ради которых ты должна позабыть обо мне, то не стесняйся. Надеюсь, ты оставишь меня на некоторое время. И еще, верь в меня.

Она не ответила, и я, не взглянув на нее, пошел вверх по лестнице, стараясь соразмерить шаг с биением сердца. Затем я вошел в портик.

Я плыл сквозь тяжелое море ужаса, но ничто не могло вытолкнуть меня из него.

Зал был очень высокий и мрачный. Я не особо смотрел по сторонам: на его размеры, форму или обстановку. Только один трон из слоновой кости и нефрита был поставлен так, что противостоял каждому, кто, как и я, входил через эту дверь.

Я остановился и посмотрел на трон, и страх пронзил меня до мозга костей, как побитого трехили четырехлетнего мальчишку, которого притащили к жрецу племени для дальнейшего наказания. Затем все прошло, и во мне осталась только пустая неподвижность и тишина.

Та, что, окутанная вуалью, неподвижно сидела на тропе из слоновой кости, непосредственная как земля, как воздух, как мое будущее, была колдунья. Была Карраказ, моя мать.

Глава 2

Я не мог разглядеть ее лица.

Я пришел издалека и прошел через многое, но до сих пор еще не смог увидеть Ее.

Я стоял так, приросший к полу, и глазел на то, чего не мог увидеть.

Она заговорила со мной.

— Последний долг, Зерван. Не подходи ближе.

— Я тебе ничем не обязан, — сказал я. Затем, собравшись с духом, я произнес:

— Ничем, матушка.

Ее голос был как туман. Он плыл скорее в моей голове, чем в комнате, где мои голос звучал, отдаваясь эхом.

— Чего ты хочешь от меня? — спросила она.

Я рассмеялся, если можно было назвать смехом какой то глупый шум, который ничего не значил.

— Да, допустим, что я должен кое-чего хотеть, или мне не следовало находиться здесь? Ты встревожена, матушка, что обнаружила меня здесь. Ты вообразила, что надежно оставила сына в северных землях, в той палатке Эттука.

— И однажды ты возжелал убить меня, — сказала она, — но, надеюсь, ты понял, что не можешь сделать этого. Что еще? Между нами нет ни любви, ни родственных чувств, ни притязаний.

Все правда. Я не мог убить ее, не мог отомстить за отца и больше не намерен был пытаться. Какие вопросы я мог бы задать ей, чтобы она с хитростью не уклонилась от ответов? Да и что я мог требовать от нее? Я врос в мою Силу и мог бы добыть себе, как сказала Рессаверн, и богатство и королевство. А что касается Рессаверн, я мог бы попытаться увести ее со мной, а если бы она не хотела, я не стал бы ее неволить. Она не была женщиной, которого я мог просто взять Силой. Она была такая же, как я. Так, чего же, в конце концов, я хочу здесь от этой ведьмы-богини? Однако, я не повернулся, чтобы уйти.

— Я требую, чтобы ты рассказала мне, — сказал я, — что произошло между тобой и моим отцом. Понимаешь, мне хотелось бы выяснить.

— Я охотно покажу тебе, в твоем уме, что произошло между Вазкором и Карраказ. Но ты не поверишь, что все так и было, как я показываю.

— Может быть, и нет. Но ближе к делу. Я буду судить вас, леди. Даже этот обман сумеет открыть мне те события, которые вы пытаетесь утаить от меня.

Я знал, что это означало, что я должен позволить ей проникнуть в мой мозг, но это как раз меньше всего беспокоило меня, да и контакт не казался отвратительным. Пусть войдет и посмотрит, каково жилище, посмотрит на все те хитрые приемы волшебства, которые могли стоять против нее, увидит, что теперь я настороже и готов сражаться. Пусть увидит, что я прекрасно обхожусь и без нее.

Она вошла туда. Она представила мне свою историю, свою жизнь с Вазкором, которая не была долгой, даже меньше года, но она носила шрам от этой жизни, шрам, оставленный отцом на ее чувствах, такой же, каким он отмечал у других тела.

Несмотря на мою собственную переоценку, увидеть истинное лицо Вазкора было для меня тяжелее, чем я думал. Он не был похож на моего бога или проводника. Полная противоположность мне самому. В нем не было пыла, жажды жизни, только безжалостное стремление обладать, которое не доставляло ему удовольствия в обладании. Он бы стал издеваться над моим образом жизни, он бы искорежил меня во мне, если бы смог. Она не лгала мне. Я понял это в какое-то мгновение, полное ее женской боли, и понял, что грубость и откровенность этой истории доказывают ее подлинность. Да, он был мужчиной, императором, волшебником. Его гений волновал меня и тогда, и сейчас. Хотел бы я через годы вернуться назад к нему, чтобы узнать его. Я жалею его, своего отца, зачавшего меня в хладнокровном сексе, без любви. Я жалею и уважаю его.

Он поднялся из черни, Черный Волк Эзланна, побочный сын девушки из племени Темных людей и какого-то господина из города, и обманом пробрался в благородные ряды Золотых Масок при помощи предательства, жестокости и колдовства. Он, колдун-самоучка, задумал создать империю, достойную себя. Он убирал всех и вся, что стояло на его пути. И когда там появилась Карраказ, он решил сделать из нее богиню и использовать, как ширму, прикрывающую его властолюбие. Это получилось. Он научил ее страданию, цинизму и высокомерию. Она бы служила ему из любви, если бы он попросил об этом, но со временем у нее не осталось к нему никаких чувств, кроме неприязни. Он искорежил ее душу в попытках сокрушить ее личность. Под конец он уничтожил всех близких ей людей, не потому что они могли повлиять на нее, а просто так сложились обстоятельства. Все должно было служить ему. Меня он вложил в нее, как животное поставил в стойло, дабы оно не пустовало, чтобы приковать ее к себе и получить наследника своему королевству. Она была воительницей — он унизил ее до детородной машины; она была любовницей — он показал ей, что она — как одежда, висящая на стене, и хозяин пользуется ею редко и только тогда, когда сам захочет. Некоторые женщины такие и есть, но не Карраказ. Он зарвался с ней, как и со всем прочим. Вскоре удача изменила ему: империя рухнула, его армии разбежались, и шакалы завыли похоронную песню его могуществу. Затем наступил день, когда ее чаша терпения переполнилась. В отчаянии, она вдруг обнаружила, что может превзойти его. Она убила его Силой, как иногда это можно сделать, как, думаю, сделал бы и я, если бы жил как его сын, если бы он истязал меня морально и физически, как истязал других. В самом деле, я должен был ненавидеть Вазкора самой черной ненавистью, какую когда-либо испытывал. Если бы Карраказ сама подставила шею под такое ярмо — навечно принадлежать ему, — она не могла бы понравиться мне.