Читать книгу "Король без трона. Кадеты империатрицы - Морис Монтегю"

Все средства были хороши: предательство считалось священным, а самая отчаянная бойня — благословенной свыше. Монахи-фанатики заранее отпускали убийцам их грехи, проповедывали самые отчаянные репрессии, одобряли пытки и при случае сами подавали пример: вешали, жгли и распинали на крестах между двумя молитвами. Чувствуя такую сильную поддержку и видя такой пример, получая отпущение грехов и благословение, население с фанатизмом предавалось кровавой расправе и жесточайшей бойне.

Народ защищал свою родину от вторжения неприятеля, но защищал ее с варварством дикарей, с коварством и беспощадной, мстительной жестокостью. Все, от мала до велика, как женщины, так и старцы и дети, каждый по своим силам, принимал участие в этой борьбе и в истреблении ненавистных французов. С помощью ложных указаний они ввергали их в западни, многообещающими улыбками и взглядами заманивали их на свидания, дарившие им смерть.

Мюрат с первых же дней предупредил своих офицеров:

— Берегитесь женщин, избегайте ласк, как бы они ни были заманчивы; знайте, что, лаская одной рукой, они другой способны заколоть. Не пейте местного вина; знайте, что оно дурманит мозг и может в три дня довести до исступления самую крепкую голову. Не пейте и не любите! Вот вам мой совет, если дорожите жизнью.

Вначале все остерегались, но потом, с течением времени, этот мудрый совет был совершенно позабыт.

Наконец и Мюрат, взбешенный своими несбывшимися надеждами на получение от Наполеона испанской короны, которую император приберег для своего брата Жозефа, подал в отставку и двинулся обратно во Францию, где его ожидала в возмещение неаполитанская корона. Перед этим он предложил всему своему штабу, в том числе и «кадетам императрицы», следовать за ним в Италию, но почти все отказались от этой чести и предпочли остаться в действующей армии.

Их с радостью зачислил в свой штаб маршал Ланн, принявший на себя звание главнокомандующего.

Борьба в Испании разыгралась сильнее прежнего. Ненависть народа и жажда мести достигли своего апогея. Все было пущено в ход: нож из-под полы, яд, вероломство, возмутительные подлости, предательство — все, лишь бы уничтожить и надругаться над врагом. Это напоминало восстание вандейцев, которые тоже не останавливались ни перед чем в своем страстном желании спасти и оградить свое божество, короля, и свое духовенство от напастей и смерти.

Вандейцы пользовались кустарником в виде засады и оврагами, в которых они устраивали французам самые гибельные засады, после чего разбегались в разные стороны и оставались неуловимыми, тогда как долина после их бегства оказывалась залитой кровью и усеянной убитыми и ранеными французами.

Ланн так же, как и Мюрат, счел своим долгом предупредить войска о грозящих им опасностях и советовал быть осторожными; но ведь люди ко всему привыкают, а когда живешь среди постоянной опасности, то перестаешь и верить и остерегаться; поэтому многие французы стали жертвой западни, которой они могли бы и избежать.

Одним из первых пал Рантиньи. Страстный поклонник прекрасного пола, он страдал от отсутствия женщин. Покидая Париж, он утром горячо прощался со вдовушкой Лескен, в полдень — с Солтен, а вечером — с Софи ла Прюн. Но то было уже давным-давно! Рантиньи было страшно тяжело, тем более что юные кастильянки и арагонские женщины поражали изяществом и гибкостью стана, красотой стройных ножек и своей страстной, вызывающе заманчивой красотой, полной неги и чарующей прелести.

Противостоять такому соблазну было более чем трудно, а между тем приходилось, потому что эти дивные создания были еще яростнее и демонстративнее в своей ненависти, чем мужчины. При встречах с французами они с остервенением плевали на землю, а если держали себя таким образом, что подавали повод и надежду следовать за ними, то делали это в большинстве случаев лишь для того, чтобы заманить врагов в ловушку и потом предоставить их ножевой расправе мужей или любовников. Скверное дело!.. Но Рантиньи был как на горячих угольях. Желания дурманили его мозг и заглушали голос предосторожности и рассудка.

Настал день, когда он не выдержал и поддался искушению. Это было утром, в середине февраля 1809 года, в окрестностях осаждаемой Сарагосы.

То была ужасная, легендарная осада. Все население города встало единодушно на защиту родного города. Дети, женщины, старики — все взялись за оружие. Город помимо своих стен был защищен укрепленными монастырями, амбразуры и бойницы которых украсились пушками.

Улицы покрылись баррикадами, чуть ли не во всех домах вырабатывали порох, лили пули, начиняли ядра. И хотя жители Сарагосы были неопытны в военном деле, но зато они сходились в единодушном, пылком намерении: отстаивать свой город до последней капли крови.

Экспансивнее всех в деле самообороны и самозащиты были крестьяне соседних деревень, укрывшиеся в городе вместе со своими семьями и скотом. Они расселились по всем кварталам, живя скученно, держа скот в том же жилом помещении, где проживали сами, грязные, неопрятные, покрытые паразитами и различными накожными болезнями, как следствие нечистоплотности. Они доходили до того, что все отбросы оставляли тут же, в помещении, и даже не погребали покойников, умиравших от эпидемий, не замедлившей развиться в этой ужасной антисанитарной обстановке.

Религиозный фанатизм и любовь к родине возбуждали храбрость и энергию этих крестьян. Они слепо отдавались Божьей воле. И с утра до вечера все стены, крыши домов, окна и бойницы осыпали осаждающих свинцом.

Кроме того, необходимо принять во внимание, что Сарагоса заключала в своих стенах восемьдесят тысяч человек, тогда как Ланн осаждал ее с тридцатитысячным войском. Однако хорошо дисциплинированная французская армия под начальством опытных полководцев и офицеров стоила вдвое больше, чем дикая, невежественная, безначальная орда в Сарагосе.

Итак, большинство соседних крестьян бежало из своих деревень и укрылось в укрепленном городе-крепости. На своей земле остались только самые ярые поселяне, страстные приверженцы матушки-земли. Они жили, пугливо хоронясь в амбарах и гумнах, а при набегах солдат скрывались в ближайшие леса. Но иногда потом находили отдельные группы французских солдат, умерщвленных самым ужасным, самым жестоким способом: их резали на куски, вешали вниз головой, жгли на медленном огне, чтобы как можно более продлить их страдания. Конечно, за все эти проделки и французы, со своей стороны, мстили самым жесточайшим образом, но это не останавливало пылких испанцев, а, напротив, лишь сильнее разжигало их хищные, кровожадные аппетиты.

Однажды утром Ланн поручил Рантиньи отвезти приказ генералу Разу, корпус которого был расположен на довольно дальнем расстоянии, по другую сторону города.

Рантиньи спокойно тронулся в путь, сопровождаемый отрядом гусар из двенадцати человек.

Была ранняя весна, но арагонский климат очень мягок; поэтому было очень тепло и тихо, несмотря на довольно позднее время: девять часов вечера. Рантиньи проехал пустые на взгляд деревушки, благополучно достиг места стоянки французских войск, исполнил возложенное на него поручение и повернул в обратный путь. Ночь была теплая, утро выдалось жаркое, а в полдень прямо-таки было жарко, как в пекле. Маленький отряд продвигался шагом, да и то через силу. К несчастью, кто-то заявил, что горло пересохло, что жажда мучает и людей, и коней. Рантиньи согласился с правильностью этого замечания.