Читать книгу "Феникс - Эдуард Арбенов"

9

Что еще уготовано человеку после всех испытаний…

Позади бараки Беньяминово, расстрел на Холодной горе, допрос в гестапо, ожидание неизвестности в Брайтенмаркте, смерть Надие…

Что еще…

Берг говорит, кажется, о последнем испытании. Он пришел, настоящий Берг, единственный друг здесь. Пришел в темный зал кинотеатра и сел рядом. Так условились они сегодня утром. Оберштурмфюрер передал Саиду билет на один из последних рядов. Шла старая картина, и зал почти пустовал.

Двое во мраке. Вдали от зрителей. Блеклый свет от экрана иногда разгорается – когда много неба или сверкает гладь озера, – и зал вырисовывается десятком голов.

Берг трогает лицо Саида. Как брат. Проверяет, нет ли опухоли. Не просит извинения. И так понятно все.

Говорит тихо, не заглушая музыки, льющейся с экрана.

– Все готово к приему «гостей». – Рудольф делает паузу, и Саид может представить себе, пусть смутно, песчаные барханы, заросли камыша, ущелья, а за всем этим людей с оружием, ожидающих врага. Может представить зенитчиков у орудий, летчиков у «ястребков». Это ожидание. Берг обрывает паузу. – Но немцы не полетят…

– Все напрасно? – печально, с досадой произносит Саид.

– Да…

Надо стиснуть зубы от злобы: через смерть Надие пронесли тайну. Только стиснуть зубы. Или заплакать от бессилия. Все пустое. Одни жертвы. Мрачен путь по Германии. Смерть за смертью. С каким невероятным трудом вырывается у врага тайна.

– Они победили, – говорит Саид. В голосе его отчаяние.

– Бой еще не закончен, – сжимает руку друга Берг. – Они полетят…

– Полетят?!

– Если убедятся, что план операции не попал за линию фронта, что наша разведка не захватила его.

– Значит, мы должны снова взять документ? – догадывается Исламбек.

– Именно.

– Нам дадут его?

– Почти…

Саид понимает: вот что еще уготовано человеку после всех испытаний.

– Ловушка, – рассуждает он вслух. – Почти открытая игра.

Кивком головы Рудольф подтверждает чужую мысль. Дополняет ее:

– Им нужен не столько разведчик, сколько интерес разведчика к документу. Штурмбаннфюрер придумал хитрую комбинацию, в которой лишь один ход. Для нас один.

– Полковник Белолипов знает все?

– Все…

Берг чувствует, как трудно товарищу, как мучительно тяжел его путь в войне, подвиг терпения и ожидания.

– Ночью получена радиограмма: «Операция “Феникс” продолжается».

– Это приказ? – спрашивает Саид…

– Нет… Никто не может такое приказать…

Прежде чем экран успевает померкнуть, прежде чем встанут унылые и даже сонные люди и поплетутся к выходу, Саид и Берг покидают зал. Сначала Берг, потом Саид. Они не помнят, что показывали сегодня. Даже название не запечатлелось. Вот только небо и озеро мелькали несколько раз. Было почти светло тогда. Это осталось в памяти.

Два дня длилась подготовка к банкету в новой квартире Каюмхана, у зоопарка, которую ему выделили благодаря хлопотам барона Менке. Банкет наметили на пятницу, но пришлось торжество несколько отложить – рабочие не успели выложить паркет в зале и отделать кафелем ванную комнату. Почти все сотрудники комитета были мобилизованы на оборудование «дворца» президента, как называла свою новую одиннадцатикомнатную квартиру в центре Берлина Рут. Они расставляли мебель, вешали картины и ковры. Великолепие, в которое облачался «дворец», вызывало удивление у корректора журнала «Милли Туркестан» – наивного человека. Он спросил президента: «Отец, зачем такая роскошь? Идут бомбежки…» «Дурак! – обругал его Каюмхан. – Вы уедете назад, а я останусь. Это мой дом…»

Мой дом. Так чувствовала и Рут. Призрачный юг ее уже не манил. Он утонул в каком-то тумане. Исчез. Осталась лишь досада и боль. Боль обманутого человека. Досада на Вилли, на Менке, на всех, кто обещал и не сдержал обещания. Но хоть здесь, в Берлине, она будет шахиней. Пусть недолго. Сколько простоит этот дом. За него Рут готова бороться. Готова молить Бога.

Все помогали готовить торжество. Даже Ольшер. Даже штурмбаннфюрер Дитрих. И Менке, конечно. Поразительное единство. Сначала Рут удивлялась и умилялась. Она принимала это как проявление дружеских чувств к ней, как уважение к президенту. После заявления Каюмхана на собрании в «Адлоне» он стал одним из лидеров движения за единение сил эмиграции. О нем писали в газетах. Даже портрет его был помещен рядом с портретом генерала Власова.

Накануне банкета Рут все поняла. Ее вызвал Дитрих и сказал:

– Милая Рут… Вы должны помочь нам.

– Только помочь?

– Да. В вашем новом доме, в кабинете мужа, поставлен сейф.

– Кажется.

– Одну ночь, вернее, с полдня до утра, в сейфе будет находиться секретный документ, требующий просмотра президентом.

Она приняла сообщение гестаповца всерьез и испугалась:

– Я должна хранить эту тайну?

Дитрих улыбнулся:

– Напротив. Тайну не следут хранить.

– Ах, вот что…

– Это вам по силам, Рут…

– Да, конечно. За последнее время я выполняю только мужские обязанности.

– Не будьте строги к нам, фрау, обстоятельства вынуждают к этому. Вы великолепно справляетесь с любыми обязанностями.

– Я думала, вы будете восхищаться моими глазами, которые вам так нравятся, кажется…

– О, это все впереди… На банкете, очаровательная фрау.

Да, Рут поняла, и ей стало еще досаднее. Еще больнее. Увы, она даже не шахиня Ноенбургерштрассе. Она просто служанка. Обычная служанка Ольшера, Дитри-ха. Поняла и другое – банкет устраивается не ради семьи президента, – пышный прием нужен тому же Дитриху и Ольшеру для осуществления своих тайных планов.

Рут померкла.

Поручение, однако, выполнила добросовестно. Все, кто работал в доме, вскоре узнали, что входить в кабинет нельзя, так как там находится очень секретный документ. Ключ от сейфа она держала в кармане халата, а халат частенько сбрасывала то в гостиной, то в спальне, то в ванной, где рабочие все еще возились с кафелем. Дважды она разговаривала с Саидом, расставлявшим книги в библиотеке. Никого не обошла Рут. К открытию вечера все туркестанцы, кажется, знали о существовании секретного документа. Видели, как Каюмхан вошел в кабинет, как, закрывшись, работал там, и как, покинув комнату, запер ее на ключ. Потом оказалось, что дверь почему-то открыта: в кабинет заглядывали Рут, Баймирза, Людерзен… Многие заглядывали. Беспрепятственно.

Вечер выдался чудесный – не в доме Каюмхана: туда Саид попал с опозданием. На улицах Берлина. Стояла ясная погода, и небо было открыто настежь. Пахло весной. В темном, безглазом городе шумели голые деревья под струями ароматного ветра. Он нес обманчивые запахи пробуждения, которого не могло быть и не должно было быть – шла война, шел январь со своими тяготами, смертью и слезами. Но в этот вечер было тихо. Было спокойно. Молчали репродукторы. Молчали сирены. И казалось, что чудо, обещанное чудо, снисходит на землю.