Читать книгу "Самозванец - Теодор Мундт"

Из этого видно, что «старый Фриц» не без пользы штудировал военную историю древних, так как этот план был повторением операций Сципиона[37] против войск Ганнибала[38], бросившего Рим и двинувшегося прямо на Карфаген, что заставило Ганнибала оставить Италию и вернуться в Африку.

Но расчеты Фридриха Великого не оправдались: не обращая внимания на его стратегический маневр, австрийцы сделали вид, будто собираются напасть на Саксонию. Тогда саксонский курфюрст забил тревогу и поставил Фридриху ультиматум: или прусский король помешает австрийцам перенести поле военных действий в Саксонию, или курфюрст переходит на сторону имперских войск. Это заставило «Фрица» двинуть свои главные силы на Богемию и преградить путь армии императора, расположившейся на правом берегу Эльбы при Кениггреце. Положение австрийской армии было не из завидных: корпусу маршала Лоудона приходилось растянуться на огромную дистанцию, чтобы прикрыть Прагу и всю северо-западную часть Богемии. Таким образом, вражеские силы разделяло течение Эльбы.

Обе армии окопались и ждали, чтобы враг напал: принять атаку было выгоднее, чем атаковать самому.

Так обстояло дело до начала зимы 1778 года, когда возобновились дипломатические переговоры. Мария-Терезия была склонна кончить дело без всякого кровопролития, но Иосиф II все время усиленно вставлял палки в колеса: ему страстно хотелось помериться силами с «Фрицем» и лишить последнего лавров непобедимого полководца.

Неизвестно, как разрешилось бы это напряженное положение, если бы в дело не вмешалась императрица Екатерина II, пригрозившая в декабре 1778 года своим вмешательством против Австрии. Тогда Австрия склонилась к миролюбию, предложив для разрешения спорного вопроса в посредницы Россию и Францию. 13 мая 1779 года в Тешене был заключен мирный договор, по которому Австрия получила Иннскую четверть Баварии.

Так закончилась война, прозванная пруссаками «картофельной», а австрийцами – «дребеденью». Оба эти названия показывают, насколько и те, и другие были недовольны тем, что им не пришлось помериться силами. Характерно, что первое название «картофельная война» (то есть «сражение картофелем») уцелело даже в истории наряду с официальным названием.

Вот каков был тот исторический фон, на котором перед читателями развернется финал необычной судьбы Лахнера и его товарищей, бравых гренадеров императрицы!

II. Иосиф Второй

– Итак, господа, из оглашенной здесь переписки вы можете усмотреть, что разногласие во взгляде на положение вещей едва ли допускает возможность и вероятность дипломатического соглашения. Король Фридрих усматривает в наших баварских планах деспотическое нарушение ленного права, желание императора свести ленные владения к тимариату[39]. Мы же опираемся на то, что в данном случае дело заключается вовсе не в захвате, а в частном соглашении, никто не может запретить одному лицу уступать свою собственность, а другому – приобретать ее. Считает ли кто-нибудь из присутствующих возможным отказаться от последней точки зрения?

– О нет, ваше величество! – в один голос заявили присутствовавшие на частном заседании у императора государственный канцлер князь Кауниц, имперский вице-канцлер Коллоредо и советник Тугут.

– В таком случае, господа, – продолжал Иосиф II, – какого рода дипломатический шаг считаете вы уместным?

– Мне кажется, ваше величество, – отозвался Кауниц, – что любой дипломатический шаг окажется в данном случае бесполезным. Письмо прусского короля дышит оскорбительной иронией, вызовом, да и «старый Фриц» настолько упрям, что ни за что не откажется от высказанной точки зрения. Значит, ваше величество, нам остается только спокойно продолжать начатое дело, в осуществлении которого мы видим исполнение великой миссии Австрии.

– Но ведь это – война! – воскликнул Коллоредо. Все грустно поникли головами. Только император Иосиф гордо вскинул ее, окидывая присутствующих сверкающим взглядом голубых глаз, и произнес:

– Может быть, это и война, но я не понимаю, господа, что повергает вас в такое уныние. Уж не хотите ли вы, чтобы Австрия в самую последнюю минуту отступила? Неужели слава о непобедимости прусского короля до такой степени импонирует даже вам, верховным советникам?

– Ваше величество, – ответил Тугут грустным спокойным голосом, – война, даже самая победоносная, несет мало радости. Можно ли с улыбкой посылать людей на смерть, можно ли с радостью заставлять их убивать? Война всегда страшна, ваше величество, и если ее можно избежать, то…

– Так благоволите же мне указать, господа, как избежать этого «страшного» без ущерба для нашего достоинства?

Все молчали.

– Ваше величество, – заговорил наконец Коллоредо, – мне кажется, что я изложу мнение всех присутствующих, если сформулирую наш взгляд следующим образом: Австрия не может отказаться от своих планов на Баварию, считая, что это – дело частного соглашения, не допускающее чьего бы то ни было вмешательства; Австрия не хочет войны и не сделает ничего, чтобы вызвать ее; до последней возможности она будет стараться отстоять свои права дипломатическим путем, но и запугать себя она тоже не позволит; и если Пруссия подымет меч, то пусть на нее обрушатся все последствия, вся вина за столь вызывающий образ действий. В этом смысле, по-моему, и надо составить ответ прусскому королю. И тогда да свершится воля Господня!

– Вы согласны, господа, с высказанным мнением?

– Вполне, ваше величество!

– В таком случае вопрос можно считать решенным. Прошу вас, господа, заняться составлением ответа прусскому королю и благоволите доставить его мне для обсуждения. А пока до свидания и благодарю вас!

Члены совещания встали со своих кресел и удалились с почтительными поклонами, Иосиф остался один.

Несколько минут он просидел в тревожной задумчивости, потом встал и, грустно понурив голову, ушел в свой личный кабинет. Там он принялся взволнованно ходить взад и вперед, по временам останавливаясь у окна и с выражением отчаяния заламывая руки.

Но не положение государственных дел, не угроза «старого Фрица», не ожидание неминуемой войны угнетало его. Нет, он не считал данный политический момент особенно важным и опасным для страны, Австрия была слишком крупной единицей, чтобы считаться с завистливым ворчанием старого прусского короля. Нет, то, что приводило в уныние молодого императора, относилось к его частной, личной жизни.