Читать книгу "Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар"

«Зная, что Вы очень заняты, решил написать несколько слов. За эти 7 дней, что живу в Москве, я пережил больше, чем за всю свою жизнь.

Эта самая подлая, страшная и хитрая гадюка — Прамнэк заставляет теперь продумывать всю свою жизнь. Я, безусловно, виноват перед партией, лично перед тов. Сталиным, что как слепой котенок безоговорочно верил этой гадюке в образе человека — Прамнэк. Мне и в голову никогда не приходило, что такой человек [может] оказатъся предателем родины, партии. За это теперь заслуженно расплачиваюсь. Но я одно могу сказать, что в личной жизни с ним не был связан, на дачах у него не бывал, на квартире тоже, проводы были, когда он уезжал, меня не приглашали…»{834},[283]

Другие пользуются удобным случаем для нападок. Так, в частности, происходит во время чисток в комсомоле в 1937 году. Как мы видели, спасение собственной жизни было тогда вопросом времени.

«Сегодня 26/VI–37 г. Мне стало известно, что органами НКВД арестованы как враги Народа РУМЯНЦЕВ, РАКИТОВ и др.

Считаю своим долгом сообщить, что с этими людьми б. пом. нач. Политуправления НКПС Ч. имел тесную связь. <…>

Кроме этого Ч. часто звонил и был связан с некием Д. Кем и где он работает сказать не могу, но очевидно это тоже один из его друзей по Смоленску»{835}.

Это письмо, быть может, всего лишь попытка отомстить, с этим мы уже встречались. Но два дня спустя доноситель отправляет еще одно:

«В дополнение в первой записке, которую я написал на Ваше имя, считаю необходимым добавить следующее.

Для меня сейчас ясно одно, что Ч., находясь в НКПС на ответственнейшей работе, оказался в лачере врагов и мы, комсомольские работники, и в частности я, работая с ним рядом — этого не заметили.

Прошу верить в искренность моего заявления, потому что я чувствую на себе большой груз вины и я хочу честной работой оправдать и в дальнейшей великое звание члена Ленинско-Сталинской партии большевиков»{836}

Если первое письмо совсем не обязательно продиктовано страхом перед исключением из партии, то второе не вызывает сомнений. Третья страница послания содержит список лиц, с которыми имел дело Ч.И. все же эти письма составляют особую группу. Прежде всего они очень ограничены во времени, кроме того, их адресаты — вполне определенные инстанции приема доносов: партия, крупные деятели или политическая полиция. Письма, направляемые в бюро жалоб, никак не связаны с побуждениями подобного типа.

Итак, зависть, страх и месть объясняют появление многих писем, но не всех. Было бы упрощением видеть в успехах доносительства в тридцатые годы лишь свидетельство использования системы в личных целях.

Защитить свои права

Желание навредить и отомстить отчетливо видно во многих письмах, но мотивы пишущих часто бывают более сложными. Молодая служащая, уволенная из Народного комиссариата юстиции, жалуется на помощника прокурора республики Белоруссия:

«…вдруг в начале текущего года случилось одно событие, совершенно, как будто невинного характера, но которое исковеркало мою веру в пролетарскую справедливость: Пом. Прокурора Республики К. женился на моей подруге, с которой я совместно жила в хорошей комнате в самом центре города. Эта комната ему понравилась, и вот отсюда все пошло»{837}.

Мы видим двойственность этой жалобы. Она носит личный характер и вполне может иметь личные причины, связанные с не известной нам в подробностях жизнью в коммунальной квартире. Но главный упрек касается именно злоупотребления властью: автор письма объясняет свое увольнение происками помощника прокурора. Эта мысль здесь главная. Многие советские люди используют систему, если не для того, чтобы усовершенствовать государство, то, во всяком случае, для того, чтобы улучшить свои личные обстоятельства.

Не вызывает сомнений, что в центре интересующего нас явления находятся профессиональные связи, при этом в основном речь идет об отношениях подчинения. Коллеги по работе составляют относительно небольшую часть тех, на кого доносят. Колхозники скорее будут «разоблачать» своего председателя, рабочий — «писать» на своего бригадира. Таким образом, значительная часть населения использует механизм доносительства как средство выражения социального недовольства: это либо отдельный человек, лишенный, как правило, всякой защиты перед лицом какого-нибудь всесильного бюрократа, или рабочие, на которых давит руководство предприятия.

Грубость и безграничная власть мелких начальников были, как представляется, мощным стимулом к доносительству. Так, мы обратили внимание на частоту, с которой встречается слово «отношение» в соединении с многочисленными определениями, такими как «бюрократическое», «возмутительное», «оскорбительное» или «хамское».

В отличие от бесчестящих эпитетов, которые нам пришлось изучать в предыдущей главе, это слово в меньшей степени подвержено колебаниям во времени. Оно встречается с частотой от 0,3 до 0,5 в каждом письме почти во все годы, которых касается наше исследование (исключение составляют 1932 и 1934). Лексические поля, связанные с моральным насилием, также весьма развиты, часто присутствуют такие слова как «издеваться» и «грубить».

Конечно же, это лексика, к которой прибегает власть в своих рассуждениях о государственной реформе. И все же эти слова, похоже, свидетельствуют о хроническом неблагополучии. Жажда уважения, мысль, что государство должно выполнять свою функцию по отношению к классам, являющимся основой режима, по-видимому, глубоко засели в головах советских людей. Многие из них используют сигналы как средство отстоять свои интересы.

Сигнал — не обязательно средство борьбы с вышестоящими, с его помощью пытаются также заявить о своих правах. Так, группа шахтеров обращается в Бюро жалоб Донецкой области, чтобы сообщить о многочисленных нарушениях трудового законодательства: шахтеров бьют бригадиры, будущим матерям не дают декретный отпуск[284](одна из рабочих, по их словам, даже родила на шахте!). Ответственных арестовали и отдали под суд{838}. В Горьком рабочие, строившие железную дорогу, в 1933 году пишут о плохом качестве продуктов питания{839} и об их нехватке. Другие рабочие жалуются на условия своего труда:

«Мы рабочия слесаря конвенции в количестве 12 человек работем на холоде по ремонту вогонов, и подаче воды в класныя вогоны, промачиваем водой свою обувь и одежду в сиром виде продолжаем работатс на вогоне, не однократно обращались к администрации о выдаче спецодежды, которая положеная согласно колдоговора полушубка и валенный сопоги. но Администрация не обращает внимание одновременно заявляем о не выплате за ноябр [зачеркнуто] и Декабрь м-ц зарплату…»{840}