Читать книгу "Маска - Сабина Мартин"

* * *

Стол ломился от яств. Десятки свеч мерцали в серебряных подсвечниках, разноцветные стеклянные шарики, рассыпанные по шелковой скатерти для украшения стола, поблескивали, отражая свет. Играли музыканты, по залу разносились нежные переливы свирели и заунывный ритм боурана[37].

Слуги внесли на серебряных подносах жареных павлинов. Приготовленных птиц украсили перьями, и их тушки отливали темно-синим, а круги на перьях, напоминавшие глаза, казалось, следили за гостями. Первая перемена блюд.

Герцог Ульрих III встал, и в зале воцарилась тишина. Музыканты отложили свои инструменты.

— Уважаемые графы и рыцари, дорогие друзья! — начал он. — Позвольте мне поднять этот тост за успех нашего мероприятия. Мы долго вели переговоры, они были нелегкими, но нам удалось прийти к соглашению. Герцогство Вюртемберг может гордиться тем, что им управляют столь мудрые мужи. Я благодарю вас за верность! — Он поднял бокал с рубиново-красным вином.

Мужчины в зале повторили его жест.

— За нашего сюзерена, герцога Ульриха! — воскликнул пухлый старик с серыми, как у мыши, волосами.

— За нашего сюзерена! За Ульриха! — подхватили остальные.

Ульрих поклонился и опустился на обитый красным бархатом стул. Вновь зазвучала музыка, в зале загалдели.

— Вам действительно нужно покинуть наши края, друг мой? — Ульрих повернулся к своему соседу по столу.

Толстяк с тусклыми волосами, Буркхард фон Мельхинген, был доверенным лицом и другом герцога.

— Долг зовет. Я уже давно собирался отправиться в паломничество. — Буркхард пожал плечами. — Еще немного — и старость не даст мне выдержать все тяготы путешествия.

— Ах, дорогой мой Буркхард, кому вы это говорите… — Ульрих вздохнул. — Год от года мы не становимся моложе. Мне уже почти сорок. И кто знает, сколько еще лет подарит мне Господь.

— Давайте поговорим о чем-то более приятном. Я слышал, вы подумываете о присоединении Эльзаса. Как обстоят дела?

Ульрих улыбнулся.

— Дела обстоят хорошо. Но молчите об этом, переговоры еще не завершились.

Буркхард заговорщически кивнул.

— Я нем как могила.

— Я полагаюсь на вас. — Герцог перевел взгляд на Оттмара де Брюса, мрачно жевавшего паштет. — Что вы о нем думаете?

— О де Брюсе? — Фон Мельхинген повернулся к графу. — Мне доподлинно неизвестно, но, если верить слухам, он страшнее дьявола. Правда, доказательств его преступлений так никто и не нашел. Может быть, люди отзываются о нем столь нелицеприятно из-за его мрачного вида. Впрочем, не такой уж он и неприятный человек. Мне рассказывали, что де Брюс умеет устраивать роскошные празднества. Свадьбу отметил на широкую ногу.

— Вы ему доверяете?

— Он ваш верный вассал, Ульрих. В этом я убежден. — Буркхард задумался. — Но я не доверил бы ему жизнь моих сыновей.

Ульрих кивнул.

— Я тоже. Впрочем, то же самое можно сказать о большинстве людей в этом зале. — Он усмехнулся. — Конечно, исключая вас, дорогой Буркхард.

Принесли вторую перемену блюд — мясо, рыбу, красиво украшенные десерты. Все пили вино, разговоры становились более развязными, настроение — расслабленнее. Оттмар де Брюс был одним из первых, кто вскоре после полуночи удалился в свои покои. Ульрих задумчиво посмотрел ему вслед. Он решил внимательнее присмотреться к этому странному человеку. Никогда не мешает проверить…

* * *

Мелисанда вздрогнула и чуть не выронила ковш, которым набирала воду в миску для умывания. Кто-то ломился в дверь с такой силой, будто собирался разнести дом в щепки. Ни Ида, ни Герман не стали бы так стучать.

— Кто там? — Мелисанда попыталась придать своему голосу строгий тон.

Отставив ковш, она открыла дверь. Перед ней стоял мальчик чуть старше ее самой и смущенно крутил в руках шапку.

— Мой господин, Иаков, сын Натана из Ураха, прислал меня, госпожа.

— И что нужно Иакову, сыну Натана, от служанки?

— Он просит вас помочь его жене. Ребенок никак не родится, моя госпожа страдает, а господин переживает, что мать и дитя не выживут.

Мелисанда покачала головой. Во-первых, она понятия не имела, как принимать роды. Во-вторых, роженица была еврейкой, а Мелисанда не знала, какие запреты существуют на этот счет в еврейской общине, не говоря уже о законах города: вполне могло оказаться, что в Урахе христианам запрещено входить в дома евреев. В каждом городе существовали свои предписания, но пусть Мелисанда даже ничего бы и не нарушила, всегда стоило держаться подальше от евреев. Она и так уже кого-то разозлила, судя по жабе на стене.

— Убирайся и скажи господину, что я не повитуха, — напустилась она на слугу. — Я ничего не понимаю в том, как принимать роды.

Но слуга не унимался.

— Городская повитуха отказывается заходить в еврейский квартал. А наша заболела. В доме нет женщины, которая могла бы помочь моей госпоже.

— Я ничего не могу с этим поделать. — Мелисанда старалась сохранять спокойствие. — У меня своих забот хватает.

— Мой господин говорит, что вы хорошая женщина и следуете христианской заповеди любви к ближнему.

Мелисанда прищурилась.

— Что твой господин понимает в христианских заповедях? Разве он не из народа, распявшего Христа?

Слуга испуганно потупился.

— Он приказал мне не возвращаться без вас в Урах. Что же мне делать?

Мелисанда вздохнула. Ей было жаль этого парня. И женщину, которой никто не мог помочь в столь трудный час. Что же делать?

— Я ничем не могу помочь твоей госпоже. Я только навредила бы ей. Скажи своему господину, это мой окончательный ответ.

Мальчишка расплакался.

— Все пропало. Я не могу вернуться в дом моего господина. Моя госпожа умрет, как и ее ребенок. А господин не вынесет этого и наложит на себя руки. За одну ночь погибнет вся семья. И поверьте мне, добрая женщина, Иаков, сын Натана, не распинал Иисуса Христа.

Мелисанда тихо ругнулась, перекрестилась, собрала все, что могло бы пригодиться при родах, и велела слуге вести ее в Урах.

Еврейский квартал находился прямо за рыночной площадью. Они прошли мимо дома резника, мимо дома ювелира и в конце концов остановились у большого красивого здания. Постучав, слуга подтолкнул Мелисанду к двери.

В дверном проеме возник высокий мужчина с пышной бородой, настолько широкоплечий, что едва мог пройти в дверь. На нее тут же излился поток непонятной речи — Мелисанда не разобрала ни слова. Вероятно, Иаков говорил на идише, языке евреев. Но благодарность на его лице не требовала перевода. Увидев недоумение в глазах Мелисанды, мужчина хлопнул себя по лбу и, перейдя на немецкий, подозвал служанку: