Читать книгу "Бить или не бить? - Игорь Кон"

Более яркого литературного и одновременно автобиографического примера одержимости поркой я не знаю.

Вместо литераторов – психиатры

Как бы ни были ярки и подробны литературно-художественные описания, они не могут раскрыть глубинные истоки описываемого ими явления. Откуда человеку знать, почему он стал таким, каким он стал?

В конце XIX в. вопрос о сексуальных истоках телесных наказаний стал научно-теоретической проблемой, которой занялись психиатры и судебные медики.

Австрийский психиатр Рихард Крафт-Эбинг (1840–1902) в книге «Сексуальная психопатия», выдержавшей с 1886 до 1907 г. тринадцать изданий, попытался систематически описать жизненный опыт и внутренний мир людей, сексуальность которых была жестко связана с потребностью причинять боль и страдания другим (по имени маркиза де Сада Крафт-Эбинг назвал это влечение садизмом) или, наоборот, самим переживать физические страдания (в честь Захер-Мазоха Крафт-Эбинг назвал это мазохизмом). Оказалось, что и то и другое связано с детским опытом, включая телесные наказания. Наказание розгами или зрелище телесных наказаний вызывают у мальчика первые порывы полового влечения, что побуждает его к мастурбации и создает вероятность закрепления неправильного, извращенного полового чувства. Это положило начало длительной дискуссии о соотношении врожденной, конституциональной предрасположенности к определенному типу сексуальности и способствующих этому случайных ассоциативных связей («научения»).

Собранные Крафт-Эбингом сексуальные истории весьма индивидуальны, причем разница существует не только между садистами и мазохистами, но и внутри каждой группы.

Одному его пациенту восьмилетним мальчиком, в школе, довелось стать свидетелем наказания своего товарища. Учитель зажал голову провинившегося между коленями и, обнажив заднюю часть его тела, нанес несколько ударов розгой. Это зрелище вызвало в пациенте сладострастное возбуждение. «Не имея ни малейшего представления об опасности и гнусности онанизма», он стал удовлетворять себя мастурбацией и предавался часто этому пороку, каждый раз воскрешая в своей памяти образ высеченного мальчика.

Другой приходил в половое возбуждение, присутствуя при сечении своих братьев отцом, а впоследствии школьников учителем. Созерцание подобного рода актов всегда вызывало у него сладострастные ощущения. Когда это случилось впервые, он точно сказать не может, но полагает, что приблизительно в шесть лет. Точно так же он не может обозначить, когда начал заниматься мастурбацией; утверждает, однако, с уверенностью, что половое влечение пробуждено было в нем бичеванием других лиц, бессознательно приведшим его к онанизму. Хотя с четвертого года жизни его самого неоднократно секли, этот акт вызывал в нем только чувство боли, но не сладострастные ощущения. Поскольку ему не всегда представлялся случай быть свидетелем наказания мальчиков, он в своем воображении рисовал различные сцены сечения, которые вызывали в нем сладострастные ощущения, заканчивавшиеся мастурбацией. В школе он старался не пропустить ни одного случая телесного наказания. Временами им овладевало сильное желание быть активным участником бичевания, и на двенадцатом году жизни он уговорил товарища, чтобы тот позволил ему высечь себя. Произведя экзекуцию, он испытал сильное сладострастное ощущение. Когда же после того они поменялись ролями, он ощутил только боль.

Не менее разнообразен опыт мазохистов.

Один пациент рассказал, что половое влечение появилось у него внезапно на седьмом году жизни, когда его высекли розгами. С десяти лет он начал предаваться мастурбации; при этом всегда думал о сечении; позже ночные поллюции сопровождались снами, связанными с бичеванием. И в бодрствующем состоянии у него всегда было желание быть высеченным.

Другой, напротив, утверждал, что мазохизм при всех обстоятельствах представляет явление прирожденное, а отнюдь не приобретенное, привитое:

«Я твердо знаю, что меня ни разу не секли по ягодицам, а между тем мазохистские представления появились у меня с самой ранней молодости, с тех пор, как я вообще стал мыслить. Если бы их возникновение было результатом какого-либо события в моей жизни, и в особенности бичевания, то я, несомненно, сохранил бы об этом воспоминание».

Третий считает, что его мазохизм начался с детских лет. Когда ему было пять лет, он заставлял маленьких девочек раздевать его и бить по ягодицам. Несколько позже он старался устраивать так, чтобы мальчики или девочки играли с ним в «школу» и в качестве учителей наказывали его. В пятнадцать лет он представлял себе, что девушки во время беседы соблазняли его и били (Крафт-Эбинг, 1996).

Таким образом, порка оказалась связанной с мастурбацией, садизмом, мазохизмом и гомосексуальностью, но взаимосвязь этих явлений неясна и неоднозначна.

Интересовался этой темой и психоанализ. По мнению Зигмунда Фрейда (1856–1939), все сексуальные вариации, которые он, в духе своего времени, называл извращениями (перверсиями), коренятся в особенностях детского развития и представляют собой остановку или возвращение к пройденным этапам развития. Опыт порки, которой Фрейд посвятил статью «Ребенка бьют» (1919) важен для формирования как садизма и мазохизма, так и гомосексуальности. Но существует ли между ними определенная причинная зависимость?

Хотя у пациентов Фрейда фантазия на тему битья детей была широко распространена, она появлялась у них в очень раннем возрасте, уже на пятом и шестом году жизни, до начала учебы в школе; встреча с учителем, наказывающим учеников, лишь пробуждает или усиливает ее.

Опыт родительских телесных наказаний также не имеет в данном случае решающего значения. Хотя восприятие сцен порки вызывало у пациентов Фрейда сексуальное возбуждение, они относились к ним с осуждением. Образ телесно наказываемого ребенка – плод собственной фантазии пациента, возникающей независимо от его жизненного опыта.

В этих фантазиях четко выражены эротически значимые моменты, например то, что «маленького ребенка бьют по голой попе». Избиваемые дети в фантазиях как девочек, так и мальчиков – почти всегда мальчики, причем фантазирующий ребенок наблюдает эту сцену отстраненно, «со стороны», ощущая себя не жертвой, а зрителем (Фрейд, 1992). Эти наблюдения Фрейда позже многократно подтверждались.

Пытаясь объяснить происхождение фантазий своих пациентов с точки зрения эдипова комплекса, Фрейд выделяет в качестве ключевого отцовский образ. Фантазия битья вытекает из инцестуозной привязанности к отцу и имеет разное значение для девочек и для мальчиков.

В дальнейшем психоаналитическая трактовка порки обогащается дополнительными символическими и филогенетическими ассоциациями. Карл Густав Юнг (1875–1961) проводит параллель между поркой и древними обрядами инициации: розга как фаллический символ причиняет боль и одновременно оплодотворяет посвящаемого. Это расширяет круг ассоциирующихся с поркой и вызываемых ею личных и коллективных эмоциональных переживаний и значений.

Британский зоолог и этолог Десмонд Моррис, автор бестселлера «Голая обезьяна» (1967), сопоставил позу подвергающегося порке мальчика (девочек в этой позе не пороли) с рецептивной позой, которая у многих животных, независимо от их пола, является также позой подчинения. Подставляя свою беззащитную попу взору доминантного самца-учителя, мальчик молит о снисхождении, но взрослый самец от этого только звереет. Окажется ли его реакция только агрессивной или также сексуальной – вопрос открытый.